Вот вам и УЖИ-УШАСы, и КУЛИЧИ пасхальные, и калика перехожая, и "к чёрту на кулички",  т.е. КАЛКИ АВАТАР 

ЛЕТЕЛ КУЛИК ИЗ-ЗА МОРЯ, ПРИНЁС КУЛИК ДЕЕЕВЯЯЯТЬ ЗАМКОВ!

КУЛИК определённо связан с КАЛКА, Ладушка.  Правда, хороша песня? И именно сегодня она к нам пришла!

Квитка чудесная, благодарствую.

Удивительно: никакой реакции от драгоценных участниц на пост 41    Не прочитали ещё? Между тем, это ОТКРОВЕНИЕ о РОСЕ позволит сделать следующий шаг, к КУПАЛЬСКОЙ ТАЙНЕ, взаимодействию МОЛОНЬИ с РОСОЮ (МАЛАНЬИ с РАСОЮ)...

Ну, а пока продолжим ЗАКЛИКАТЬ ВЕСНУ-КРАСНУ

http://oglyanisvpered.ucoz.ru/publ/trad … /32-1-0-48
Заклички весны

Только стала потухать вечерняя заря, как в прозрачном воздухе, в котором уже едва-едва ощущается свежий запах весны, высоко взметнулись в небо сильные, протяжные призывные звуки: "Гу-у-у!”, "Ау-у...!” 

Это не песни. Это то, что разрешалось издревле. И даже было обязательным. Девушки закликали, зазывали весну. Наши предки считали: чтобы Весна пришла, ее нужно было позвать, попросить прийти, выкликнуть. Отсюда и слово "Заклички”.

Это был своеобразный речитатив, наполненный определенным внутренним ритмом. Девушки закликали приход весны. Они под вечер забирались на крыши сараев, риг, выходили на высокие места и оттуда кликали весну. Заклички кончались высокими, сильными и призывными "гуканьем” и "аканьем”, далеко разносившимися в вечернем весеннем небе.

Весну, с ее теплом и светом, закликали прийти, и прийти пораньше. Закликали весну в разных регионах России в разные дни марта: 3(17) марта, на Герасима-грачевника; 9 (22) марта, "на сорок мучеников”, "Сороки”; 25 марта (7 апреля), на Благовещение.

В это время начиналось возвращение из теплых краев перелетных птиц, которые, по народному представлению, и должны были принести на своих крыльях весну. В стремлении приблизить, ускорить это хозяйки пекли из теста фигурки птиц с распахнутыми крыльями, вставляли глазки из коринки, черемухи, изюма. И называлась эта выпечка "грачами”, "жаворонками”, "птюшками”, "чувильками”. 

- интересные формы у ПТИЧЕК, не находите?

Такое печенье получал каждый член семьи и, выйдя на улицу, подбрасывал его в воздух с такими приговорками: 

Жаворонки, жавороночки! Прилетите к нам, принесите нам лето теплое!

Девушка, сидя на крыше, закликает весну (воспроизведение обряда):

"Весна, весна красная! Приди, весна, с радостью, С радостью, с огромною милостью: Со льном большим, С корнем глубоким, С хлебом великим. Весна, весна, на чем подошла? На чем подошла-подъехала? На чем подошла-подъехала?

— На сошечке, на бороночке, на веничке".

Закличек было много. Накричавшись (говорить закличку нужно было громко, чтобы весна услышала), наигравшись с "жавороночками”, ребята засовывали их под застрехи в сараях, под крыши домов, прикрепляли к веткам деревьев. Оставшееся печенье съедали и скармливали его скоту. И все для того, чтобы живительные силы природы коснулись всех — и людей, и животных.

Жаворонушки,

Мои матушки,

Прилетите ко мне,

Принесите ко мне

Весну красную,

Лето теплое,

С сохой, с бороной

И с кобылой вороной,

С жеребеночком —

Вороненочком!

Жаворонушки

На соломушке,

Прилетите к нам,

Принесите нам

Лето теплое,

Соху, борону,

Унесите от нас

Зиму холодную,

Зиму холодную —

Донце с гребнем.

Нам зима надоела,

Весь хлеб поела.

Ой, весна, ой, красна!

Ты когда, весна, пришла!

Когда старые старухи

На завалины сидели,

На завалины сидели,

Кулаками землю били,

Кулаками землю били,

Про невесток говорили:

"У меня была сноха неурядливая:

Посновала она кросна —

Им девятая весна.

На прошестке у ней

Трава выросла пырей,

Под подножками у ней

Клушка вывела детей”.

Веснянки — старинные обрядовые песни календарного цикла, распространённые у украинцев, белорусов, русских и др. народов (термин «В.» — украинского происхождения). К веснянкам. относятся «заклички весны», а также комплекс весенних песен, игр и хороводов. Веснянки-заклички, для которых характерны многократные повторения мелодических фраз небольшого диапазона, составляют основной вид весенних обрядовых песен восточных славян: у русского народа они распространены не повсеместно. Утратив прежнее магическое значение, веснянки-заклички сохранились в качестве детских песен. В ряде местностей веснянки бытуют как лирические песни пробуждения природы. Напевы веснянок многократно использовались в сочинениях русских композиторов (оперы «Ночь перед рождеством» и «Майская ночь» Римского-Корсакова, 1-й концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром и др.). (И. И. Земцовский)

http://blackmagic.banned/t6300-topic
Кликание/закликание весны

В зависимости от местных условий совершается 1/14 марта (Евдокия-Плющиха), 4/17 марта (Герасим-Грачевник), 9/22 марта (Сороки), 25 марта/7 апреля Благовещенье, 23 апреля/6 мая (Егорьев день), 9/22 мая (Николин день)

Обряд был связан с первым прилетом птиц и началом таяния снегов. Сопровождался пением закличек, действиями с жаворонками (ржаным печеньем) и очистительными обрядами. Главными участниками обряда были дети и девушки.

Кликание/закликание весны ("выкликать весну", "весну гукати", "зачинати весну") - обрядовое действие, сопровождавшееся пением или выкрикиванием специальных весенних песен - веснянок, закличек, смысл которого приглашение - призыв весны и/или птиц. Кликание имело заклинательную функцию, должно было способствовать наступлению весны, приближению тепла и света, пробуждение природы и ее жизненных сил.

Начало весны связывалось в народе с такими природными явлениями как прилет птиц, капель, таяние снега, ледоход, разрушение санного пути, увеличение долготы дня и т.п. В зависимости от климатических условий в различных областях расселения русских эти признаки проявлялись в разное время, а следовательно и обычаи встречи весны, тесно связанные с природными условиями благоприятными для начала сельскохозяйственных работ, были приурочены к различным датам православного календаря.

В мифопоэтических представлениях переход от зимы к весне осмыслялся как "пробуждение" земли. Крестьяне верили, что зимой земля "замкнута", "спит", "замерла", поэтому ее нельзя тревожить (см. Благовещение), переступая календарную границу, тот или иной праздник, она "просыпается" или ее отмыкает ключем святой, память которого празднуется (см. Евдокия-Плющиха, Егорьев день), "оживает" корень у растений, просыпаются звери после зимней спячки, гады (змеи, земноводные, насекомые) и птицы возвращаются из "ирея".

С давних пор главным среди признаков, предвещавших наступление весны, был прилет птиц. Появление перелетных птиц уже само по себе соотносилось с наступлением тепла, таянием снега. "Как черная тропинка, так птички прилетают из теплых стран"; "Жаворонки все по дорожкам идут, перелетывают по праталинкам"; "Рады птицам перелетным: как птицы прилетят, так теплота у нас пойдет", - говорили крестьяне Калужской губ. В весенних закличках и хороводных песнях рассказывалось как "пташечка-полеташечка", кулик, галочка или ласточка - "ключница" летели к Богу, просили дать людям весну и/или приносили ключи, чтобы отпереть весну-лето и запереть зиму.

Крестьяне верили, что перелетные птицы проводят зиму в стране "вырей" или "ирей", находящейся за морем. Первыми возвращаются оттуда жаворонки или кулики, которые ведут за собой сорок птиц, несущих весну на своих крыльях. В старину страна "вырей" в народных представлениях связывалась с потусторонним миром, местом пребывания предков. В 19 в. перелетных птиц также часто называли "вырии", при этом считалось, что с приходом весны птицы, остававшиеся зимовать, тоже "выреют", т.е. смелеют, воодушевляются и начинают петь весенними голосами. Прилет первых птиц обычно соотносили с одним из весенних праздником, в который и закликали весну.

Отличительной чертой ранневесеннего периода было большое количество очистительных, апотропейных (защищающих) и отчасти продуцирующих (направленных на получение прироста, приплода, урожая и т.д.) ритуалов и обрядов. Необходимость их проведения предопределила идея весеннего пробуждения земли и природы, связанная с представлениями об активизации в этот период потусторонних (хтонических) сил, а также о разгуле нечисти. При этом христианская идея поста, воздержание, очищение, как пути к обновлению и возрождению души, тесно переплелась в народном сознании с давней языческой традицией весеннего ритуального очищения земли, жилища и человека, необходимого перед началом нового хозяйственного сезона и земледельческих работ в период весеннего возрождения и обновления природы.

В этот период проводились превентивные ритуалы, направленные на изгнание нечисти и гадов (змей, насекомых и т.п.): сожжение старой соломы, мусора, обметание и мытье домов и дворов; обряды обновления жилища, утвари и пищи (мытье дежи, разбивание старой посуды, обметание печи, заготовление нового помела, мутовок и т.п.); ритуалы обновления огня и т.д. В целом, ритуалы ранневесеннего периода могут быть охарактеризованы как ритуалы пограничного типа, относящиеся к переходному ритуально-мифологическому комплексу, связанному со сменой старого и нового хозяйственного года.

Наиболее развернутый ритуал закликания весны был известен на территории расселения русских в западных и южных губерниях России, в Верхнем и Среднем Поволжье, а также в Сибири. Особенности встречи весны в южнорусских и западнорусских губерниях, с одной стороны, и в Поволжье, с другой, составляли два основных типа ритуала. Граница между этими двумя вариантами проходила по Волго-Окскому речному бассейну, по территории Лихвинского и Перемышльского уездов Калужской губ., где в обряде соединились заклички "птичьи" с весенними.

В западной и южнорусской традиции закликание весны и закликание жаворонков, хотя и могли приходиться на одну календарную дату, обычно сохраняли некоторую независимость друг от друга, представляли собой два разных ритуала. Они различались по времени проведения, по возрасту исполнителей и, соответственно, их сопровождали фольклорные тексты разного характера. Дети обращались с призывом к жаворонкам, а их заклички несли отпечаток детского фольклора, в то время как взрослые кликали весну, распевая традиционные весенние заклички. Так, утром на Сороки дети, вызывая жаворонков, бегали с печением по деревне и кричали:

"Жаворонок, жаворонок, выгляни, выскочи,
Твои дети на повети сыр колупают, в масло окунают.
- Я на солнышке печен, я соломкою строчен".
( Агапкина Т.А. 1987. С. 151)

Эту же песенку тихо напевали девушки. Но основная ритуальная встреча весны, в которой они принимали непосредственное участие, начиналась вечером. Девушки собирались за околицей, набрав хворосту, разжигали костер, прыгали через него и начинали зазывать весну:

"Весна красна!
Ты на чем пришла?
- Я на сошеньке, на боронушке,
На овсяном колосе,
На ржаном снопе..."
(Агапкина Т.А. 1987. С. 151)

В Поволжье, где смысл кликания весны приписывался призыву жаворонков, весенние заклички не были известны, а термин "кликать весну" был замещен "кликанием птиц". При этом не вызывает сомнения изначальная связь двух вариантов ритуала и то влияние, которое оказали тексты закликания весны на формирование репертуара поволжского обряда. В Поволжье пение "птичьих" закличек было тесно связано с различными ритуальными действиями с печением "жаворонки", а в ритуале активное участие принимали взрослые. Это предопределило специфику используемых фольклорных текстов, среди которых ведущей стала группа приговоров с мотивом: "жаворонки, прилетите, красну весну принесите".

В конце 19 в. во многих местах кликание весны или птиц часто оказывалось в ведении детей, "жаворонков" - куликов изготовляли лишь для детской забавы, а первоначальное значение этого печения и обряда, связанного с ними, было забыто. При этом в детских играх зачастую повторялись действия, носившие когда-то ритуальный характер, но как они, так и ритуальные приговоры, перейдя в детский репертуар претерпевали некоторые изменения. И в первом, и во втором локальном варианте ритуала возникали различные обрядовые контаминации (соединения). Например, действия с жаворонками могли сопровождаться исполнением традиционных весенних закличек, к которым зачастую присоединялись звукоподражания или необрядовые тексты детского фольклора.

В Курской губ., как и во многих других местах, в Сороки дети шли с только что испеченными "куликами" в огород, туда, где стояли стога соломы. Каждый клал свою птичку на вершину стога, и глядя на нее и приплясывая, пел вместе со всеми:

"Весна, весна,
На чем пришла,
На чем приехала?
На сошечке, на бороночке.
Кулики, жаворонки,
Слетайтесь на одонки!"
(Данковская Р.С. 1909. С. 173)

Пропев песенку дети разбирали жаворонков и убегали, затем возвращались, снова усаживали их на стог и пели "закличку", так продолжалось до позднего вечера, в конце которого каждый отрывал своему жаворонку голову и съедал ее. Туловище съедали в конце следующего дня, предварительно пропев над остатками жаворонка несколько "закличек", таким же образом, как и в предыдущий день.

В Сибири в Томской губ. весну закликала взрослая молодежь. Девушки и парни, захватив из дома по "кулику" собирались на гумне. Кто-нибудь из них собирал со всех "куликов" и прятал их в соломе, после чего все хором начинали "закликать весну":

"Кулики, кулики, куликали,
Весну красную закликали:
Весна - красна! На чем пришла?
- На сохе, бороне, на кривой кочерге,
"Приди к нам, весна, со радостью!
Со великою к нас со милостью!
Со рожью зернистою,
Со пшеничкою золотистою,
С овсом кучерявыим,
С ячменем усатыим,
На жердочке, на бороздочке,
На ржаном колосочку,
На пшеничном пирожочку".

а затем

"Приди к нам, весна, со радостью!
Со великою к нас со милостью!
Со рожью зернистою,
Со пшеничкою золотистою,
С овсом кучерявыим,
С ячменем усатыим,
Со просом, со гречею,
С калиной - малиной,
С черной смородиною,
С грушами, со яблочками,
Со всякой садовинкой,
С цветочками лазоревыми,
С травушкой - муравушкой".
(Красноженова М.В. 1914. С. 72)

Эти песенки пелись по три раза, после чего молодежь принималась за поиски своих "куликов", найденных тут же съедали. Расходясь по домам, девушки пели уже "весенние" песни лирического содержания, те, которые затем исполнялись всю весну во время праздничных гуляний и хороводов.

В Енисейской губ. похожий обычай назывался "кормить жаварёнков". Девушки и парни, собравшиеся на гумне, крошили печенье на мелкие кусочки и разбрасывали их по сторонам, припевая: "Жаваренки, прилетели на заваленку на приталенку!" (Макаренко А.А. 1993. С. 50), а затем играли в разные игры.

Иногда печение в форме птичек пекли также в день Герасима-Грачевника ("грачи") или в Средокрестие (скворцы). Но хлеб, с которым призывали весну не обязательно имел вид птицы, в некоторых местах весну угощали караваем или пирогами.

На Смоленщине, где весну на Благовещение "гукала" молодежь, по утру в день праздника в каждом доме пекли пироги, с которыми после обеда парни и девушки собирались за деревней. Повернувшись лицом к солнцу они начинали молится, парни при этом снимали шапки, а затем кто-нибудь запевал: "Благослови, Боже, нам весну гукати!". Все остальные хором подхватывали: "Ай лели-лели, гукати!". После песнен начиналась пирушка, во время которой молодежь угощалась пивом и пирогами, пела песни и веселилась до позднего вечера (Коринфский А.А. 1995. С. 155). В Дорогобужском у. Смоленской губ. весну в песне "зачинали" девушки, певшие в такт хороводу:

"Благослови, Боже, благослови, Христос!
Нам весну зачати, А зиму проклясти.
Ой весна красная, тепло летичко!
Что нам вынесла?
- Короб житушка, два - пшеничушки,
Малым детушкам - по яичушку,
Красным девушкам - по перстеночку,
Молодым молодушкам - по детеночку,
Старым старушкам - по рублевику".
(Шейн П. 1900. С. 337)

В некоторых местах западных губерний и среднерусской полосы России весну приглашали женщины, предлагая ей каравай хлеба или пирог. В Новгородской губ. в день Сорока мучеников (Сороки) на рассвете женщины выходили за околицу деревни с хлебом в руках и говорили, низко кланялись: "Вот тебе, матушка-весна, ржаного хлебца". В некоторых локальных традициях схожий обряд осуществлялся в местночтимый праздник, например, в день Иоанна Ветхопещерника (19 апреля/ 2 мая). При этом целью обряда было не только приветствие наступающей весны, но он также служил средством продуцирующей магии, направленной на женскую сферу хозяйственной деятельности, и назывался при этом "обновление новины". Закончив тканье, хозяйки рано утром в день праздника выходили с "обетным концом" холста в поле и, повернувшись на восток, говорили: "Вот тебе, матушка весна, новая новина!". Затем, расстелив холст, сверху клали пирог, веря, что весна оденется в новину, а за хлеб-соль даст хороший урожай льна и конопли. Подобный обычай был известен и в Саранском у. Пензенской губ. на Благовещение. В ночь на праздник женщины расстилали на берегу реки новые холсты, на которые раскладывали хлеба или пироги, кланяясь, они оставляя их на всю ночь со словами: "Вот тебе, матушка весна".

Важная роль хлеба в обрядности встречи весны сохранилась с тех давних пор, когда он являлся жертвой - угощением земле, весне или стихиям (морозу), благодаря которой земледельцы надеялись заручится поддержкой и благосклонностью высших сил.

Особую роль в весенних ритуалах играли вода и огонь, как символы пробуждения и очищения природы, поэтому обряды, посвященного встрече весны, часто имели четкую локальную привязку: берега рек, озер, около источников - и сопровождались разжиганием костров. В середине 19 в. в Масальском у. Калужской губ. вечером накануне Благовещения и Вербного воскресенья женщины и девушки на берегу реки разводили костры и водили вокруг них хороводы с пением протяжных, заунывных песен, среди которых обязательно была весенняя закличка:

"Весна! Что ты нам принесла?
Принесла я вам три угодья:
Первое угодьюшко - животинушка в поле,
Другое угодьюшко - с сошкой в поле,
Третье угодье - пчелки на налете,
Да ишшо угодьица - миру на здоровьица".
(Шереметева М.Е. 1930. С. 46)

В Брянской обл. все жительницы деревни собирались в ночь на Благовещение на мосту, где разжигали костер, через который прыгали девушки, а пожилые женщины при этом бросали хлеба в воду и пели, что провожают зиму и встречают весну.

От Пасхи или от календарно близкого к ней Егорьева дня начинался второй период весенней обрядности. В мифопоэтических представлениях главной его чертой было возрождение, расцвет и полнота жизненных сил в природе и человеке. С этого времени весна вступала в свои права. Целью, проводившихся в послепасхальный период обрядов было обеспечение урожая, на это были направлены и магические акты по охране посевов от града, вредителей и нечистой силы, подобную функцию выполняли обходы полей (см. Молебны). Чтобы помочь весне прийти, земле пробудиться от зимнего сна, и усилить вегетацию всходов, начиная с Пасхальной недели, устраивались хороводы, качели, игры с пасхальными яйцами и т.п., превратившиеся в 19 в. в молодежные и детские развлечения.

Особенностью пасхального периода было раскрытие границ и объединение миров предков и потомков, обмен между которыми, осуществлявшийся в дни поминовений (Пасха, Радуница), считался необходимым условием благополучия крестьянской семьи и хозяйства. Одной из отличительных черт весеннего периода в целом и поздневесеннего в особенности были молодежные, детские и женские (в некоторых местах - мужские) обходы деревни с поздравлениями и благопожеланиями, которые выполняли не только магическую посредническую функцию между Богом и людьми, потомками и предками, но и несли в себе инициационный элемент. Пробуждение природы способствовало пробуждению плодородных сил в человеке. Во время весенних гуляний, в особенности на Красную горку, в рамках хоровода происходило формирование новых молодежных половозрастных групп. Молодых, поженившихся в этом году, принимали в свои ряды женатые, об их новом статусе оповещали участники вьюнишных обходов (см. Вьюнишник). Особое состояние природы готовящейся к нарождению новой жизни, предопределило преимущественное участие женщин в обрядности поздневесеннего периода (см. Кумление, Моргосье), которая все более нарастала с приближением Троицы, отделявшей весну от лета.

Кликание весны в этот период происходило иначе. Веснянки и заклички пелись девушками в хороводе во время пасхальных гуляний или в первое воскресенье после Пасхи на Красную горку. Сопровождавшие хоровод весенние лирические песни, изобиловали брачной тематикой, отличались приподнятым, радостным настроением. Начиналось кликание рано утром и обычно происходило с вершины холма или на месте деревенских гуляний, где для "закликания" или "заигрывания" весны, вождения хороводов, игр и плясок собирались все девушки и бабы деревни.

В Переславль-Залеском у. Владимирской губ. еще в первой четверти 20 в. на Красную горку или в первое сухое и теплое воскресение после Пасхи было принято устраивать особое праздничное гуляние, называвшееся "встреча весны" или "круг" (см. Хороводы). На улице посредине села, рядом с церковью, девушки в одинаковых белых платочках становились в круг, а затем парами "по ровням" с лирическими песнями сначала обходили вокруг церкви против солнца, а затем шли по селу. При этом в каждом заранее установленном месте пелась своя песня. Начиная обход церкви, девушки пели:

"Весел, я весел сегодняшний день,
Радошен и потешен
В теперешний час (2 р.)
И видел-то, я видел
Любезную свою (2 р.)
И вон ходит, гуляет
В зеленом саду (2 р.)
Она ходит гуляет,
Да кветки срывает
И веночки плетет (2 р.)
И листочки бросает
К Ване на кровать (2 р.)
"И спишь ли ты, Ванюша,
Али так лежишь? (2 р.)
Словечка не молвишь
Ответу не даешь (2 р.),
Али ты, Ванюшенька,
Ни холост, ни женат (2 р.)
А ты поедешь жениться
Не забудь меня (2 р.)
Да не забудь меня
Возьми замуж за себя (2 р.)
Возьмешь чужедальню
Не лучше меня (2 р.)
Не лучше, не краше
Эх, и не вежливея (2 р.)
Эх, а я молодешенька
И тонка, высока (2 р.)
Да тонкая высокая
И личиком бела,
Тонка и высока
Я и личиком белешенька,
Личиком белешенька
И щечками румяна (2 р.)
В правой во щеченьке
Алый светок,
А в левой во щеченьке
Румянец играл,
На правой на рученьке
Золотой перстенек".
(Смирнов М.И. 1927. С. 24)

Когда девушки заходили за церковь, они запевали новую песню, после которой опять становились в круг посредине улицы и расходились переодеваться. Собравшись вновь, уже в новых нарядах, девушки отправлялись вереницей парами с песнями гулять вдоль села. Начиналось шествие с того, что первая пара несколько раз пропускала остальных под воротцами из рук, соединенных носовым платком, который девушки держали за концы. Обойдя деревню, они вновь собирались в ее центре и расходились переодеваться. Встретившись, они снова обходили кругом середины села против солнца с пением хороводной ("А мы просо сеяли") и лирической песен, затем опять переодевались. Когда они заново приходили к церкви и становились в круг, начинался следующий этап гуляния: девушки по две выходили на середину круга с платочками в руках "рассуждать". При этом одна изображала девушку, а другая парня, и, становятся друг напротив друга, они принимались жестами показывать то, что пелось в песне. Чуть позже к девушкам присоединялись парни с гармошкой, и начинали "гулять кадрили". Молодежное гуляние продолжалось всю ночь напролет, а с этого дня и до Петрова дня девушки начинали водить хороводы.

Кое-где на Среднем Урале первое весеннее гуляние - "игрище" приурочивали не к Красной горке, а к Радунице. Местом его проведения обычно был холм, возвышенность, раньше других освобождавшиеся от снега. В с. Богородском Пермского у. таким местом оказался высокий берег р.Обвы - мыс, на котором росли три ели, от чего праздничное гуляние среди крестьян окрестных деревень получило название "Три елочки". Во вторник Фоминой недели (Радуницу) между елей подвешивали качели, а также коровьи колокольчики, клепала и разные погремушки. После обеда сюда начинал собираться народ. Взрослая молодежь заводила игры в горелки, девушки "ходили кругом" - водили хороводы, которых из-за большого количества желающих было по три - четыре одновременно. Взрослые прогуливались по дороге, огибавшей мыс, или располагались группами около играющих. Еще в середине 19 в. крестьяне приносили с собой на гуляние кушанья (пироги, жаркое, каши и яйца) и хмельные напитки (пиво и брагу), которыми угощали и потчевали друг друга, в конце века этого обычая уже не было. Праздник заканчивался ранним вечером, обычно еще до сумерек все расходились по домам.

Хотя сами крестьяне в конце 19 в. уже не знали "чему они празднуют", о близости этого обычая к обрядности встречи весны свидетельствует, например, то, что по словам местных старожилов, ранее как само место, так и гуляние на нем, называлось "Встретением (встречей) плишки". Плишками на Урале называли трясогузок, которые весной прилетали сюда в первой половине апреля одними из первых. Мыс и три елочки, как место их встречи, считались крестьянами священными, а по количеству народа на гулянии, достигавшем в некоторые годы 300 - 500 человек, судили о том, какой будет урожай. Старики говорили: "Людей, Слава Богу, было много, в приближающееся лето надобно ожидать в хлебе хорошего урожая" (Теплоухов Ф.А. 1892. С. 143).

В некоторых других местах Среднего Урала подобное празднество устраивали не только на Радуницу, но и позднее, приурочивая его ко времени прилета птиц. В установленный день молодежь собиралась "чествовать плишку". В центре поляны вбивали кол, и насаживали на него соломенное чучело плишки - трясогузки. Девушки для веселья приносили с собой из дома туяски с пивом и брагой и угощали парней, когда туяски пустели, они отправлялись водить хороводы вокруг кола с плишкой. Затем одна из них выходила из круга и, захватив печеные яйца, забиралась на крышу близстоящего гумна. Там, очистив яйца от скорлупы, девушка разламывала их пополам и укладывала половинки вдоль конька с двух сторон, чтобы прилетевшая плишка, наевшись, осталась на лето и принесла хорошую погоду и урожайный год. Заканчивались хороводы под общий смех и визг баловством: парни валили девушек на землю и хлопали по заднему месту. Повеселившись, парни и девушки с пением песен под гармошку проходили по деревне.

В Калужской губ. обычай устанавливать на пригорке соломенное чучело на шесте, веселиться и пировать вокруг него был приурочен к Красной горке. Вокруг чучела собиралась вся деревня, девушки водили хороводы, после песен и плясок, все присутствовавшие угощали друг друга яичницами, а вечером чучело сжигали. В Олонецкой и Архангельской губерниях подобный обычай был приурочен к 1 мая. Шест устанавливали на самом высоком пригорке за деревней, гулять вокруг него начинали еще днем, а к ночи чучело сжигали. Часто в огонь бросали разный мусор, накопившийся за зиму, смоляные бочки, а чтобы сделать костер как можно выше - "до неба", - подкидывали в него сучья и вереск. Пока горел огонь вокруг него молодежь водила хороводы, пела, кричала: "Лето встречаем, зиму провожаем", плясала и прыгала через костер. Видимо, в данном регионе огонь, зажигаемый 1 мая, выполнял ту же обрядовую функцию в ритуале встречи весны, какую в других местах выполняли костры на Масленицу.

Заклички весенние (веснянки)

Обращение в закличках непосредственно к весне, включая предварительную просьбу о божественном благословении, было распространено в основном у русских западных и южных областей России, граничащих с территорией Белоруссии и Украины, где этот обычай имеет свои аналогии. Призыв, адресованный птицам (жаворонкам - куликам), бытовал значительно шире. В пограничье между двумя зонами встречались смешанные варианты, сюжеты закличек могли выступать в контаминации (т.е. соединении) друг с другом, с "птичьими" закличками, формулами богатого урожая, хороводными и лирическими песнями.

Заклички или выкрикивались с интонацией призыва, или имели протяжный напев. В южнорусских губерниях их иногда пели в такт хороводу, согласовывая ритм пения с размеренным шагом исполнительниц. Наиболее архаичны заклички, бытовавшие в зоне русско-белорусско-украинского Полесья. Их исполнение по своим мелодическим характеристикам наиболее близко к древнейшим заклинаниям-возгласам, выкрикам. Эта особенность, характерная в той или иной мере для всех русских закличек, ставила их в ряд ритуально-магических действий и позволяла исполнять их во время Поста, когда запрещалось петь другие песни. Крестьянки говорили: "Песни играть в эти дни грех (пост), кликать же можно" (Шереметева М.Е. 1930. С. 45).

Заклинательный характер, заговорные зачины, образы, закрепы в конце песни (например, "ключ и замок словам моим") связывают заклички с заговорами и обрядовыми приговорами. Они придавали особую значимость обряду, исполнение которого должно было вызвать пробуждение земли и наступление тепла. В тех местах, где кликание весны утеряло магическую функцию, заклички перешли в детский игровой репертуар, так же, как сходные обращения к солнцу, дождю, насекомым и т.п., мифологический подтекст которых уже в начале 20 века был заслонен бытовыми представлениями.

К простейшим и одновременно, более древним формам детских "птичьих" закличек, распространенных преимущественно в южнорусских и отчасти в среднерусских губерниях, относятся многочисленные звукоподражания, например, в Московской губ. в Сороки кликание ограничивалось: "Чувиль, навиль, виль, виль, виль". К подражанию пения жаворонка могли присоединяться краткие вспомогательные формулы:

"Чувиль - виль - виль, жаворонки летят, к нам весна пришла, чувиль - виль - виль, жаворонки летят" (калужск.),

а также отдельные приговорки, обычно случайного, ежеминутного характера и не упорядоченные ритмически: "Сороки, сороки // Летите к нам, жаворонки // Мы вас угостим // Колобками, крендельками // И даже вашими птушками. // Мы их много поискали, на всех хватит" (калужск.; Агапкина Т.А. 1987. С. 150). Самую многочисленную группу детских "птичьих" закличек составляли шутливые, игровые стишки. Например, "Жаворонок, жаворонок! Где ты? - Дома. - Что делаешь? - Лапти плету, лапти варю" (орловск.; Агапкина Т.А. 1987. С. 150). Чаще при кликании жаворонков использовались готовые формулы традиционных детских обращений к солнцу или насекомым: "Жаворонки, жаворонки // А где ваши дети? // - Наши дети на повети // Глинку колупают, // В масло окунают" (калужск. Агапкина Т.А. 1987. С. 150).

При общей тематике весенние и "птичьи" заклички варьировали по содержанию. Т.А. Агапкина выделила несколько сюжетных линий традиционных весенних закличек (Агапкина Т.А. 1993. С. 165 - 180). Наиболее распространенным на Северо-западе и в Среднем Поволжье было обращение к весне с просьбой прийти с радостью, милостью, хлебом, льном и т.п. В южнорусских губерниях к весне обращались с вопросом, на чем она пришла, и давали за нее ответ. Продолжение заклички могло содержать один или несколько мотивов: на кобыле вороне; на кнутике, на хомутике; на овсяном (ржаном, пшеничном) снопе; на овсяном (гречном) колосе; на пшеничном пироге; на кривом веретене; на жердочке, на бороздочке; на худой (кривой) лошаденке и т.п. Зафиксирован этот сюжет и в Новгородской губ., где он встречается в качестве продолжения описанного выше. В Калужской губ. эту закличку совмещали с кликанием жаворонков, а в Орловской пели после призыва: "Кулики, жаворонки, слетайтесь на одонки".

На территории прилегающей к Белоруссии встречалось наибольшее разнообразие весенних закличек. На западе Орловской губ. и некоторые уездах Смоленской у весны спрашивали, что она принесла, и пели в ответ: принесла девушкам - платочек, ленту, венок, жениха, качели, гулянье; хлопцам - коня, свистульку, дудку, соху; молодочкам - вышитый чепчик, бердо, кросна ("ткать"), серп ("жито жать"), сыночка; мужикам - плуг ("поле орати"); бабушкам - палочку, посиделки, кудель (прясть); дедам - палочку; детям - пасхальное яичко, гулянье и т.д. В Ельнинском у. Смоленской губ. перед тем как спеть эту закличку девушки провожали зиму и обращались к птице с просьбой прилететь и принести ключи, чтобы замкнуть зиму и отомкнуть лето. В варианте этого сюжета, бытовавшем в Калужской губ., весна отвечает, что принесла три "угодья" или "корысти": первое угодье - воды половодье, второе угодье - скотинушка в поле, третье угодье - соха с бороной.

Для жителей деревень восточного Полесья было характерно обращаться к весне с вопросом, где ее дочка. В разных деревнях приводили различный ответ: дочка сидит в саду и шьет/вышивает рубашку своему милому/сыну (имярек) или к своей свадьбе; дочка погнала быка/вола, овец: "Пасись, бычок, пока я пряду мычку".

На Смоленщине, включая Курскую губ., имел распространение и другой сюжет, выступавший часто как хороводная песня. Девушки обращались к птице ("пташечке-полеташечке", "пташечке залетной", "ласточке-ключнице", "галушке-ключнице", "пчелочке ярой") с просьбой прилететь, принести ключи, замкнуть зиму и отомкнуть лето.

В Курской и Рязанской губ. первой пели песенку "Весна, весна на чем пришла", затем "А мы весну ждали, клочки/кудель допрядали", а в завершение - о девяти замках. Иногда сначала кликали куликов: "Ой, кулики, жаворонушки, прилетайте к нам", а затем пели о девяти замках. В Орловской губ. закликали "Кулик-малик, жаворонок, сел на одонок", прибавляли "Весна, на чем пришла" и завершали кликание песенкой о девяти замках.

По Кельтскому зодиаку с 15 апреля по 12 мая - ВРЕМЯ ИВЫ.

Листья ивы находят в захоронениях эпохи мегалита и в гробни­цах фараонов. В Северной Европе и Греции она считалась, подобно ясеню, деревом ведьм. Друиды считали ивовое дерево священным. В их мифе о Творении мира морской змей   отложил два пурпурных яйца, в которых содержались Солнце и Земля, именно в ветвях ивы. Это было первое дерево творения, в ветвях которого была высижена все­ленная, что символизирует и рождение космоса, и начало земной жизни.

Шо таке за КАТАние, Кума?

http://www.symbolarium.ru/index.php/Ласточка

     Ла́сточка; каса́тка (деревенская ~)
    ≈ стриж — земляная ласточка

        греч. χελιδόνι
        лат. hirundo

    —————————

Небольшая длиннокрылая птица семейства ласточковых из отряда воробьинообразных (Hirundo).

В мифологических представлениях образ ласточка обладает широкой символикой.

Наиболее распространён мотив ласточки, приносящей весну (или день), обнаруживается в многочисленных веснянках, колядках и соответствующих весенних ритуалах, получивших отражение и в искусстве.

Ласточка, прилетающая из-за моря, связана с иным миром, выступает как посредница между смертью и жизнью, далёким (чужим) морем и близкой (своей) землёй, иногда как вместилище души усопшего (правителя).

http://www.tvoyhram.ru/ribakov/Ribakov15.html
Мне уже приходилось писать о чрезвычайно архаичных космогонических изображениях на пасхальных яйцах-писанках, сохранивших миф о двух небесных лосихах рожаницах, миф, возникший за несколько тысячелетий до христианства. В Киевской Руси широко известны глиняные писанки. Киевским писанкам посвящена интересная статья Т. И. Макаровой, которая датирует их XI - XII вв. К весенним праздникам в древней Руси, как и в XIX в., вышивали специальные полотенца, на которых главным сюжетом было изображение встречи весны, отраженное в ритуальной песне-веснянке:

Едить весна, едить
На золотом кони,
В зеленом саяни,
На сохе седючи,
Сыру-землю аручи
Правое рукой сеючи...

Этнограф-музыковед Ю. Красовская, изучавшая обряд заклинания весны, установила, что короткие строки веснянок пелись очень протяжно, как призыв издалека. Исполнительницы обряда (происходившего на холмах, на проталинах, а иной раз и на крыше строения) поднимали обе руки к небу, что закрепилось и в русской ритуальной вышивке.

На полотенцах в окружении многих строчек символических узоров-"письмен" изображалась древняя богиня Макошь с руками, поднятыми к небу, к которой с двух сторон подъезжали на конях, с сохами в тороках две других богини (Лада и Леля) тоже с поднятыми руками.
Принцип экстраполяции позволяет нам твердо считать, что если языческие богини отдаленных времен дожили до эпохи Льва Толстого, то в Киевской Руси бытование подобных изображений не подлежит сомнению:
"кланяются написавше жену в человеческ образ, тварь...".

Большой интерес для нашей темы представляет учреждение русского православного весеннего праздника в память первых русских святых - Бориса и Глеба. Учрежденный в 1072 г., он был приурочен ко 2 мая: "и оттоле утвердися таковыи празник месяца маиа в 2 день..."
Загадочным на первый взгляд было то, что день празднования - 2 мая - никак не был связан с датами смерти юных княжичей, и неизвестно, почему был выбран. Этот день был подтвержден в 1115 г., когда торжественно отмечалось столетие смерти Бориса и Глеба: в Вышгород съехались все князья и епископы: толпы народа покрыли крепостные стены и поломали заборы, чтобы лучше видеть торжество перенесения саркофагов в новую церковь 2 мая 1115 г. Праздник длился целых три дня. С тех пор праздник Бориса и Глеба прочно утвердился в календаре, хотя наряду с ним существовал и "Боришь день" 24 июля (день его смерти).
Выбор 2 мая для первого русского празднования, которому тогда придавалось большое значение, был не случаен. Известный нам календарь, составленный в IV в. н. э., начинает счет дней именно со 2 мая. Этот день был выбран потому, что совпадал с появлением на киевских полях первых ростков яровых посевов пшеницы и ячменя, дальнейшей судьбе которых и был посвящен весь календарь.
Подтверждением того, что древний "день первых ростков" и день Бориса и Глеба 2 мая 1072 г. совпали не случайно, нам служит наиболее ранняя иконография этих святых. На памятниках прикладного искусства XI - XII вв. изображения Бориса и Глеба очень единообразны: рядом с поясной фигурой обязательно помещалась идеограмма молодого ростка - "крин". На цветных эмалевых колтах и киотцах нимбы их всегда заполнены зеленой эмалью. Плащи обоих юношей во всех случаях представляют собой как бы поле, покрытое условными схемами семян (круглые маленькие пятна) и молодых ростков - трехлистное растеньице, заключенное в сердцевидную рамку.
Таковы изображения на рязанских золотых колтах, на каменно-бродской гривне, на Мстиславовом евангелии и на золотом колте из Чернигова.
Несколько иная трактовка плаща видна на Суздальском оплечье - здесь плащ разделен на клетки, внутри которых точками изображены[color=red] зерна[/color]. Все оплечье состоит из медальонов, украшенных изощренными формами процветшего креста, выражавшими ту же идею буйно распускающегося ростка. Колты, диадемы и мониста-оплечья были торжественным, вероятно свадебным, убором русских знатных женщин, и помещение на них изображения Бориса и Глеба с кринами по бокам и в плащах, усыпанных кринами, тесно связано с символикой всей свадебной обрядности, выражавшей в разной форме идею плодородия, начала новой жизни.
Представляет интерес каменная иконка из Старой Рязани начала XIII в. Здесь одежды святых тоже покрыты символическим узором, но разным у каждого из братьев: у Бориса ("Хлебника") плащ покрыт знаками семян, а подол одежды - символическим изображением пашни.
Это вполне соответствует дате 2 мая. когда только что вспахана пашня и засеяна зерном. У Глеба же на всей одежде даны широкие завитки разросшихся растений. Это соответствует второй календарной дате - 24 июля.
Борис и Глеб надолго стали связаны в народных легендах и поверьях с земледелием и плодородием. На Украине записан целый ряд легенд о том, как Борис и Глеб в далекие сказочные времена запрягли злого змия в рало и пропахали на нем огромные Змиевы валы.
Борисоглебский праздник в начале мая заставляет вспомнить, что праздник, совпадающий по времени, был и у языческих славян. Так, до западных славян мы знаем, что "в честь богини жизни "zywie" был построен храм на возвышенности, названный по ее имени Живец. К этому храму в первые дни мая стекался народ, прося богиню, которую почитал источником жизни, долгого и благополучного здравия" .
Восточнославянские материалы дают нам две даты, которые одинаково укладываются в понятие "первые дни мая": на Киевщине, как уже сказано, отметным днем было 2 мая, а в более западных землях - общеевропейский день 1 мая.
Майские праздники, во время которых центральное место занимало молодое майское деревце (arbor majalis - у римлян, Maibaum - у немцев и т. п.), известны почти у всех народов Европы. Светлому празднику "доброй богини" (Bona Dea) предшествовала ночь разгула колдовских сил, знаменитая Вальпургиева ночь. Древо Жизни (березка), утверждаемое наутро при пышных обрядах, должно было показать торжество доброго начала.
Праздники 1-2 мая проводились в честь богини, имя которой - "Maja", "zywie" ведет нас к глубокой индоевропейской старине.
Крито-микенские надписи знают богиню "Ма", мать богов, архаичную владычицу мира; ее же называют и "Zivja" (форма, идущая от праиндоевропейской "Deiwo"). Отсюда же идет и западнославянская Ziwie и древнерусская Дива, Дивия.

* * *
Середина XI в. на Руси была временем острых социальных конфликтов, усложненных долгим неурожаем и голодом. Новые христианские боги не оправдывали приписываемой им волшебной власти над стихиями.
Народ вспомнил о своих древних языческих богах и в разных местах Руси - то на Белоозере, то в Новгороде, а то и в самом Киеве - начали выступать языческие волхвы, привлекавшие симпатии горожан и крестьян. Церковь была вынуждена перейти в новое наступление на старых богов: создавались проповеди, "Слова", в которых виновниками неурожая объявлялись сторонники язычества, вызвавшие гнев настоящего христианского бога своим неверием.
Вполне возможно, что одной из мер было учреждение такого христианского праздника, который должен был заменить, заслонить собой живучие языческие моления.
Празднование памяти первых русских святых Бориса и Глеба было приурочено к древнему празднованию первых яровых всходов и изображения этих двоих юношей в XI - XII вв. неразрывно связаны с символикой всходов, ростков, молодой зелени: зеленый цвет нимбов, "крины" - ростки по бокам и плащи, затканные узором из молодых растений.
Любопытным дополнением к первым свидетельствам о культе Бориса и Глеба являются известные Двинские или Полоцкие камни, о назначении которых высказано столько различных мнений.
Это - огромные гранитные валуны, высовывающиеся из Двины или стоящие прямо на земле. Некоторые из них являлись дольменами. Мы очень много знаем о почитании священных камней в Белоруссии и Литве; эти особо приметные камни должны были в первую очередь стать объектом поклонения и местом молений, своего рода речными и лесными языческими алтарями.
Большинство камней справедливо связывают с полоцким князем Рогволодом-Борисом. На камнях выбиты огромные кресты и надписи:
"Господи, помози рабу своему Борису". Дата определяется довольно точно: Борис Всеславич, сын знаменитого князя-чародея, княжил очень недолго - с августа 1127 г. и не далее чем по февраль 1129 г. Эта узкая дата позволяет нам понять, почему понадобилось во всех концах Полоцкой земли ставить кресты (с "голгофой" как на церковных алтарных антиминсах) на камнях, высовывавшихся из воды. Оказывается, князь Борис вступил на престол в разгар страшного неурожая и голода; весною снег лежал до 30 апреля, половодье было большим, "а на осень уби мороз вершь всю и озимице и бысть голод..."
В следующем, 1128 г., голод принял ужасающие размеры. Люди ели мох, древесную труху, солому; Новгород был завален трупами; родители даром отдавали детей в рабство, чтобы сохранить им жизнь.
Все короткое княжение Бориса падало на это страшное время. И вот во время голода по приказанию князя на всех приметных (и несомненно почитавшихся) камнях высекаются однотипные надписи с именем Бориса. Один из камней близ самого Полоцка назывался "Борис-Хлебник". Налицо стремление противопоставить христианскую магию магии языческой.
Дольмен (т. е. тоже культовый объект) близ Друцка был снабжен крестом и огромной (самой крупной из всех древнерусских) надписью о помощи "сыну Борисову" 7 мая 1171 г. Князь Рогволод Борисович поставил этот крест, носивший имя "Борисоглебского" тоже во время голода, когда цена на рожь была такая же, как и в 1128 г. при его отце. Возможно, что изготовление надписи, законченное 7 мая, было начато в связи с празднованием 2 мая.
Связь полоцких крестов с культом Бориса и Глеба, а именно с его аграрно-магической сущностью, не подлежит сомнению.

* * *
В русском языческом аграрном календаре составителями Стоглава не случайно выделены два важнейших цикла - "русалии", проводившиеся как в зимние святки, так и в "зеленые святки" разгара лета, когда на полях решалась судьба урожая.
Зимние русалии, по всей вероятности, входили в двенадцатидневный цикл превентивных обрядов, являвшихся своего рода "оглавлением" всех предстоящих обрядов двенадцати месяцев наступающего года; возможно, что на каждый месяц приходился определенный день зимних святок.
Христианский пасхальный календарь, влиявший на время проведения многих весенне-летних праздников, оказывал свое воздействие на все языческие моления, связанные с пахотой, севом, просьбами дождя в разные фазы созревания яровых хлебов на протяжении апреля, мая и июня. Он сдвигал (или стремился сдвинуть) важнейшие моления о дожде с их сроков, установленных многовековыми наблюдениями славянских волхвов-"облакопрогонителей". Поэтому "русальная неделя", "русалии", "русалчин велик-день", "русалкино заговенье", "проводы русалок" оказываются календарно неустойчивыми и колеблются в диапазоне от середины мая до начала июня.
Некоторую роль сыграли и те меры, которые русское духовенство еще в XI в. применяло для изживания языческих обрядов. Такой мерой был удививший даже митрополита-грека Георгия "петровский пост", начинавшийся неделю спустя после троицына дня, а, следовательно, начинавшийся то в середине мая (и продолжавшийся до петрова дня 29 июня), то в 20-х числах июня и тоже кончавшийся 29 июня. "Петровки" длились в первом случае 6 недель, а во втором - около одной недели, но в любом календарном варианте этот новоизобретенный пост покрывал самый главный языческий праздник - русалии на Ивана Купалу. Однако праздник летнего солнцестояния, годичного апогея солнца, был настолько значителен, что церковникам не удалось его истребить полностью и он закрепился в народе за праздником "в числе", за днем рождества Иоанна Предтечи 24 июня. Иван Грозный называл этот праздник русалиями; в Литве этот архаичный индоевропейский праздник отмечался 24 июня, как праздник "Росы".
Множество деталей обряда убеждает в том, что это празднество Купалы было связано не только с солнцем, в честь которого зажигались от "живого огня" знаменитые купальские костры, но и с росой, являвшейся ежедневным орошением колосящихся в это время хлебов. В купальскую ночь черпают росу, умываются росой и даже таскают с магической целью скатерти по росе.
Связь росы с русалками не подлежит сомнению. Наши современные слова: "оросить", "орошение" тоже выражают идею полива посевов посредством корня "рос". Главные русалии проводились на Купалу, но наряду с этим существовали и другие сроки проведения русалий в мае и в июне, так как по календарю IV в. киевлянам нужно было четыре срока для молений о воде: в последней декаде мая, в средней декаде июня, в начале июля и перед ильиным днем. Первые два срока почти совпадают с рассредоточенными русальскими празднествами мая - июня.
К числу летних русальских праздников, по всей вероятности, относился и "семик" (четверг седьмой недели по пасхе), который следует отождествить с "Ярилиным днем", приурочиваемым к 4 июня.
Русалии в древней Руси были кульминационной точкой народных языческих празднеств. Все виды искусства проявлялись в них полной мерой: музыка, пение, танцы, военные игры, театрализованные действа, проводившиеся иногда в масках. Участники русалий, как можно думать, делились на простых зрителей и на специальных людей, выполнявших главные разделы игры-обряда, подобно тому, как в болгарской деревне существовали дружины "русальцев", а торжественное празднование нового года еще недавно выполнялось двенадцатью "старцами" в огромных масках и специальных одеждах.
Нехристианская, языческая сущность русалий проявляется уже в первом упоминании их в летописи. Такое огромное общерусское несчастье, как нашествие половцев во главе с Шаруканом в 1068 г., расценивалось летописцем как проявление божьего гнева, вызванного тем, что русские люди отвернулись (во время засухи) от нового христианского бога и обратились к старым богам своих дедов: "Удержах от вас дождь... и поразих вы зноем, - говорит христианский бог людям. - Обратитеся ко мне и обращаюся к вам, глаголеть господь, и аз отверзу вам хляби небесные". "Дьявол льстить, - говорит далее автор поучения, использованного летописцем, - превабляя ны от бога трубами и скоморохы, гусльми и русальи". "Видим убо игрища утолочена и людий много множьство на них... а церкви стоять; егда же бывает год молитвы - мало их обретается в церкви. Да сего ради казни приемлем от бога всяческыя и нахоженье ратных... грех ради наших".
Сто лет спустя Кирилл Туровский в числе "злых и скверных дел, их же ны велить Христос отступити", называет "плясанье, бубны, сопели, гусли, пискове, игранья неподобные, русалья". Другой современный автор пишет, что адскими муками будут наказаны "игры, глаголемые куклы и скоморохи и русалиею пляшущая и вся игрища бесовскаа". А Изборник XIII в. предостерегает: "Егда играют русалия ли скомороси, ли пьянице кличють... или како сборище идольских игр - ты же в тъ час пребуди дома!". Все это писалось в те века, когда церковные художники смело изображали на миниатюрах богослужебных книг и бубны, и сопели (флейты), и трубы свиты царя Давида.
Очевидно, дело было не в музыке как таковой, а в ее религиозной направленности.
В перечне Стоглава пропущены русалии в "семицкую неделю", что произошло, очевидно, оттого, что понятие "семика" (седьмого четверга после четверга страстной недели) к этому времени уже утвердилось и заслонило собой более древнее название русалии. Киевская летопись второй половины XII в. ведет счет времени по русалиям, связанные именно с "семиком" (1174, 1177, 1195 гг.). Летопись называет "русальной неделей" седьмую неделю после христианской пасхи, завершаемую праздниками троицы (седьмое воскресенье) и сошествия святого духа (духов день, пятидесятница).
Термин "русалии" настолько прочно вошел в быт Руси XII в., что даже в чисто церковных сочинениях о посте время определялось этим языческим праздником: "... и по съшьствии святого духа, рекше по русалиих..." "...масла же до русалии приемлють...".
Судя по летописям, главным сроком русалий был летний, приноровленный уже в XII в. к христианской троице и завершавшийся строго фиксированным днем летнего солнцестояния - днем Купалы (рождества Иоанна Крестителя). Неудивительно, что средневековые церковники так резко и упорно протестовали против древних игрищ и русалий, проводимых в дни важнейших христианских праздников. Характер русалий, как их рисуют сочинения церковных писателей, не оставляет сомнений в их ритуальной языческой сущности, хорошо прослеживаемой по этнографическим данным XIX в. Именно к летним русалиям, отличавшимся от зимних своей всенародностью, широким охватом многих поселений относятся такие этнографические термины, как "событие" ("со-бытие"), "собор", "стадо", "толпа", "толпище", свидетельствующие о значительном (в древности - общеплеменном) охвате этим празднеством. По поверьям, на древних ритуальных городищах вроде Лысой Горы под Киевом русалии справляли слетавшиеся туда ведьмы. Русалии - это "сбор великий" большого количества людей, одетых в яркие праздничные одежды, "упестренных".
Сбор происходит "в граде", "на стогнах" (т. е. непосредственно рядом с христианскими храмами) ночью. Явно ощущается наличие специальных людей, организующих главную часть празднества. Известны этнографические примеры того, что "проводами русалок" руководили специальные старики "русалыцики" (Воронежская обл., 1935 год).
Это [color=red]музыканты, играющие на духовых, струнных и ударных инструментах, гусляры и скоморохи, одетые в "скураты" - маски и "деющие на глумленье человеком". Затем выделяются плясуньи, которые не принадлежали к скоморохам и выбирались, очевидно, из числа красивейших девушек города или села, как это было во всей средневековой Европе во время майских или троицких празднеств, когда выбирали королеву и короля праздника. На долю зрителей оставались "пение бесовское", "говор бесчинный", "плещевание" и "позорование" всего, что происходило. Только во время летних русалий от семика до петровского заговенья разрешалось пение девичьих песен с архаичным припевом "О - эв - Леля!", "Лелемье" и т. п., родственным греческому "эвое!". [/color]
Кроме плясок, "плясания русалией", "скакания", содержание русалий составляли какие-то языческие обряды, к сожалению, не описанные церковными авторами, а лишь обобщенно называемые "игрищами бесовскими", "играми идольскими", "игрищами неподобными". Лишь однажды упомянуты игры "куклы", что заставляет вспомнить этнографически известные похороны чучел Костромы, Кострубонька или фаллической "куклы" Ярила. Иногда русалии сопровождались чем-то вроде первобытных турниров, когда люди, державшиеся бесовских обычаев треклятых эллинов начинали "в божественныя праздникы позоры некакы бесовьскыя творити с свистанием и с кличем и воплем съзывающие некы скаредныя пьяница и бьющеся дрекольем до самыя смерти".
Большой интерес в этой связи представляют болгарские этнографические сведения о русалках, русалиях и специальных служителях культа русалок - русальцах, собранные Д. Мариновым.
"Русалки суть женские существа - очень красивые девушки с длинными косами и крыльями". Они живут на краю света, а к нам приходят лишь однажды в году весною и в нужное время орошают дождем хлебородные нивы. Они выливают росу из рога, и хлеб начинает колоситься. От русалок зависит плодородие нив. Функции русалок двойственны: с одной стороны, они заботятся о дожде и орошении полей, а с другой - об опылении цветущих хлебных колосьев, когда нивы сияют, так как это их брачное торжество. Все это происходит в июне, который и называется "русальским месяцем".
Русальная неделя (у болгар начинается с троицына дня) соблюдается строжайшим образом. Малейшее нарушение приводит к тому, что провинившийся заболевает русальской болезнью. Нельзя работать, нельзя посещать особые самовильские кладенцы (русалочьи колодцы), нельзя спать под священным самовильским деревом; все люди должны быть на игрищах-русалиях.
Болгарская этнография сохранила ценнейшие сведения о своеобразном деревенском языческом жречестве, о волхвах XIX в. - о "русальцах", проводивших игрища русальной недели. В их магических действиях мы видим два основных элемента, связанных с двойственными функциями русалок, - воду и травы, чародейные зелья.

Дружины русальцев (от 3 до 13 человек) формировались из местных крестьян, но принятие в русальцы было обставлено почти такими же сложными обрядами, как и в масонскую ложу. Всеми делами руководит главарь ("ватафин"), которому повинуются беспрекословно.
В обычной жизни - это один из жителей деревни, но его отличает наследственное звание главаря русальцев, полученное им от дедов и прадедов. Право наследования звания строго ограничено.
Главарь-ватафин является основной фигурой русалий; без него русальские празднества не могут производиться, как не может состояться церковное богослужение без священника. Только главарь-колдун может собирать волшебные русальские травы, только он знает все заклинания, он освящает знамя, он руководит играми, только ему повинуются самовилы и русалки. Только главарь выбирает новых русальцев и посвящает их. Русальцем может быть только честный, уважаемый человек, непьющий, хороший семьянин, здоровый, хорошо сложенный, умеющий танцевать и прыгать. Он должен поддаваться гипнотической силе главаря, обязан строжайше хранить русальские тайны. На сбор сведений о кандидате уходили недели. Неофиту давали наставника, заставляли поститься 3 - 7 дней, после чего в кругу старых русальцев его обрызгивали заговоренной водой со священными травами, и он давал страшную клятву исполнять весь русальский ряд и хранить тайну. Клятва начиналась торжественным проклятием за нарушение заветов: "Да погаснет очаг в моем доме, пусть змеи и ящеры совьют свои гнезда в нем...", а завершалось не менее суровой карой:
"Да не примет земля мои кости..." Перед русалиями главарь-волхв созывает русальцев, готовит на глазах у них новое знамя из нового полотна с зашитыми в углы священными травами (в том числе "перуника"), поливает знамя чародейной водой и раздает русальцам хранившиеся у него "тояги" - священные жезлы в 1-1,5 м (которые тоже снабжены священными травами), нередко переходящие по наследству от отца к сыну.
Обязательной принадлежностью русалий являются глиняный сосуд со священными травами, разбиваемый ударом жезла в конце обряда, и чара с чесночным настоем, который пьют русальцы во время исступленного ритуального танца. Этот же настой дают пить больным для исцеления.
Почитание чеснока засвидетельствовано древнерусскими поучениями, а разбитые в черепки священные сосуды найдены М. А. Тихановой в святилище IV в. Русальцы надевают венки, увитые самовильскими цветами, и подвешивают к поясу и к обуви звоночки, звенящие при ходьбе и танце.
Непременным участником русалий является флейтист ("свирец", "свирач"), знающий особые самовильские, русальские мелодии. Дружины русальцев переходят из села в село по кругу - так, чтобы к концу русальной недели вернуться в то село, где проживает главарь. "Там, где они прошли, нивы цветут и обещают хороший урожай". Во всю русальную неделю русальцы не крестятся и не молятся по-христиански ни при каких обстоятельствах. Русальские "игры" состоят в хороводах ("хоро") и разнообразных танцах и прыжках (в Стоглаве - "плясание и скакание"). Танцы ведутся в быстром, бешеном темпе, когда кажется, что русальцы не касаются земли. Главным мотивом являются "разнообразнейшие формы извивания", что заставляет вспомнить бичуемое русскими церковниками XI - XII вв. "многовертимое плясание". Пляска сопровождается восклицаниями, вскриками. Игра завершается тем, что "русальцы доходят до исступления и падают без чувств". Самая темпераментная заключительная самовильская мелодия носит характерное название "флоричика", подчеркивающее аграрно-магический облик русальских игр. 
Болгарские русалии помогают нам представить себе облик древнерусских волхвов XI в. Недаром еще в XVII в. на Руси вера в русалок называлась "волхованием и очарованием".
Отзвуки древних русалий сохранились и в русских землях. С.В.Максимов сообщает, что после троицына дня пензенские крестьяне устраивали встречи и проводы русалок: парни рядились козлами, свиньями и обязательно конем, надевали маски и под музыку и звон сковородок и печных заслонок плясали и скакали, переходя из села в село. Во главе процессии "русалыциков" часто носили чучело коня с настоящим конским черепом на шесте; толпа идет за околицу в поле, где "в честь русалок выделяется бойкая девушка, которая с палками в руках скачет взад и вперед". Иногда весь обряд встречи русалок проходил на ржаном поле.
Идольский характер семицких игрищ удержался даже вплоть до начала XIX в.: в Воронежской губ. на берегу озера Горохова посреди дубовой рощи ("в рощении") в эти дни строили нечто вроде языческого храма, "украшали его венками из цветов и душистой зелени, внутри ставили на возвышенном месте болван из дерева или соломы, одетый в праздничное мужское и женское платье. Около шалаша сбирались тамошние жители, принося с собою отборную пищу и питье. В хороводе пели и плясали вокруг етого шалаша, который представлял род капища".
Русалии являются общеславянским (а может быть, и общеиндоевропейским) аграрным праздником, связанным с плодородием полей, молениями о дожде и рождении новых колосьев. Исследователями давно отмечена близость всех обрядов и праздников русального месяца июня: семика, троицы и Купалы. Народная поэзия тоже объединяет их:

Как у нас в году три праздника:

Первой праздник - Семик честной,
Другой праздник - Троицын день,
А третий праздник - Купальница.

Во всех этих праздниках явно выступает культ воды, растительности, плодородия и плодовитости. Пляски девушек, хороводы вокруг березки, плетение и бросание в воду венков, песни о яровой пшенице и о будущем урожае, о яр-хмеле, о девице и о молодце, имитация coitus'a, обращения к русалкам, Ладе, Леле, Туру и Яриле, жертвы воде в виде женских кукол, похороны мужских кукол (Кострома, Кострубонъка, Ярила) - все это обычно происходит в июне, колеблясь между 4 и 30 числом этого русального месяца. Путаницу в сроках обрядов вносит, во-первых, география (чем севернее, тем позже происходит обряд), а во-вторых, церковный календарь с его подвижной пасхой, подвижным троицыным днем, передвигающим языческий семик и русальную неделю. Несколько устойчивей купальские обряды, связанные с определенным числом - 24 июня. Они во всем повторяют русальскую обрядность, но сохраняют свои специфические черты праздника летнего солнцеворота: костры на берегах рек, костры на вершинах гор, своеобразная солнечная колесница с двумя колесами.
На обряд, в котором участвует двухколесный передок, следует обратить особое внимание. Описывается он так: Девушки, "взяв передние колеса от телеги... садятся на ось, а прочие, схватившись за оглобли, возят по селению, а потом по полям с песнями до утренней зари и для здоровья умываются росой".
Солнечная обрядность четко выделяет летнее солнцестояние как особую, удвоенную фазу годового цикла: зимняя и весенняя солнечные фазы отмечены на древних календарях знаком одного креста, а русальский июнь, месяц летнего солнцестояния, "макушка лета" - неизменно двумя крестами. На масленицу, праздник весенней солнечной фазы, когда солнце лишь начинает разгораться, с гор и холмов скатывают в реку одно горящее колесо. На Купалу же устраивают ритуальное шествие с "солнечной колесницей" на двух колесах. Все обусловлено.
К празднику Купалы изготавливался новый тип полотенец с вышитыми языческими композициями; вместо Макоши с поднятыми к небу руками и Лады с Лелей, сидящих на сохах, здесь мы видим Макошь-Деметру с руками, опущенными к рождающей колосья земле. Сох уже нет. В руках у Макоши и ее спутниц - небольшие модели солнца; знаки солнца покрывают коней; головы богинь окружены лучами, а на земле под конями или поверх коней обозначен молодняк: птицы, жеребята, растения. Земля уже рождает новую жизнь.

Купальскую, семицкую и русальную обрядность объединяет образ Ярилы, празднование в честь которого по разным местам тоже растягивается на весь июнь месяц, от 4 до 30 числа.
Воронежский праздник Ярилы по описанию 1763 г. очень близок к разобранным выше болгарским русалиям: на городскую площадь "стекались горожане и окрестные сельские жители и составляли род ярмарки. К этим дням в домах по городу делалось приготовление, как бы к великому празднеству. На месте позорища избирался миром человек, которого обвязывали всякими цветами, лентами и обвешивали колокольчиками. На голову надевали ему высокий колпак... в руки давали позвонки. В таком наряде под именем Ярилы ходил он, пляшучи, по площади в сопутствовании народа обоего пола. Это празднество сопровождалось играми, плясками, лакомством и пьянством, особенно кулачным боем... Праздник сей называют игрищем... люди ожидают его как годового торжества... и убираются празднующие в лучшее платье".
Эти строки возвращают нас еще на шесть веков назад, ко времени древнерусских обличений русалий, когда упестренно одетый народ на стогнах града предавался игрищам неподобным и позорищам.
Ярилин день, праздновавшийся в XIX в. в России 4 июня, находит соответствие в большом языческом празднестве поморских славян, происходившем в XII в. в тот же день 4 июня. В 1121 г.
Сефрид сообщает, что близ города Пирица был разгульный ночной праздник: "приблизившись, мы увидели около 4000 человек, собравшихся со всей страны. Был какой-то языческий праздник, и мы испугались, увидев как безумный народ справлял его играми, сладострастными телодвижениями, песнями и громким криком" .
Языческий, ритуальный характер русалий достаточно подтвержден приведенными этнографическими примерами. "Мнози невегласи на игры паче текут, неж к церкви; кощуны и блядословие любят более книг".

* * *
Реквизит языческих русалий В отличие от всех других праздников языческого годового цикла, от которых уцелело слишком мало реалий, летние русалии обеспечены превосходным археологическим материалом X - XIII вв. Это, во-первых, ритуальные жезлы, близкие к русальским "тоягам", а во-вторых - известные серебряные браслеты из княжеских и боярских кладов XII - XIII вв. с изображением самих русалий.
Жезлы-тояги найдены в Новгороде, Пскове и Торопце. Б.А.Колчин, публикуя новгородские находки, назвал их "домовыми" 57, но к категории домовых, как мне кажется, естественнее всего отнести те небольшие статуэтки бородатых мужичков, которые предназначались для установки их на "божнице" (см. выше).
Жезлы с разнообразными навершиями целесообразнее всего классифицировать так: основная их масса (более 150 находок к 1971 г.) с птичьими головами или просто с сучком на комлевом конце, по всей вероятности, служила для зимней святочной игры, называвшейся в XIX в. игрой "в гуся". В древности репертуар этих игр мог включать и иные птичьи персонажи, так как есть навершия с головами лебедей и орлов. Вторым разрядом жезлов являются жезлы с человеческими головами и третьи - булавы с шаровидным навершием; это редкие единичные находки.

Птичьи навершия не знают хронологического разрыва: они встречены во всех ярусах с X по начало XIV в. Это вполне согласуется с предположением, что они были обычным реквизитом святочных игр с ряжеными.
Жезлы с человеческими головами и булавы разделены между собой интервалом в 200 лет; это требует специального рассмотрения. В исторической последовательности новгородские жезлы и булавы предстают в таком виде: к слою языческого Новгорода второй половины X в. относятся три жезла с навершием в виде мужской головы (табл. 34-1 и 2: табл. 35-1). В глазницах головы (№ 224) "были вставлены, заменяя зрачки, горошины. Следы от гороха в глазницах были обнаружены во время расчистки этой находки".
Как это напоминает описание болгарской русальской тояги, сделанное Д. Мариновым! В комлевый конец русальского жезла закладываются с заклинательной целью травы; здесь вправлены настоящие, живые горошины. Напомню, что горох был одним из архаичных продуктов далекой первобытности (может быть, даже доземледельческой). Это отразилось и в сказках, и в поговорке "при царе-Горохе", и в древнем обычае "принесения первых плодов", когда происходило "розговенье горохом" (6 августа) , и в перечне плодов на первом месте стоял горох.
Связь жезлов, снабженных человеческой личиной, с магией плодородия явствует и из орнаментации рукоятей, где главными символами являются стилизованные ростки и идеограмма воды; и то и другое прямо связано с русальскими обрядами.
Жезл с горошинами и жезлы с головой бородатого мужчины, найденные в слоях языческого времени, хорошо вписываются в новгородскую жизнь до крещения в самом конце X в. Трудно решить, какое именно божество изображено здесь. Это мог быть Волос, идол которого находился на этом же берегу Волхова, где найдены тояги; мог быть и Род. Менее вероятен южный Дажьбог. Вполне объясним и двухсотлетний перерыв в бытовании подобных жезлов после крещения: княжеская власть Новгорода силой оружия истребляла волхвов, что мы знаем по расправе князя Глеба Святославича с волхвом в 1071 г.
Эмансипация Новгорода от княжеской власти в XII в., возможно, сказалась на большей терпимости к местным народным обычаям и обрядам. На рубеже XII и XIII вв. в новгородском быту вновь возрождаются русальские тояги, но уже не с головой языческого божества, а с большим шаровидным навершием, идея орнаментации которого близка к комплексу прялочной символики: земля и солнце; на тоягах добавлена иногда идеограмма воды. Земля изображалась или в виде отдельных квадратиков - нив, покрытых бороздами, или просто решеткой борозд, покрывающих весь шар и тоже образующих отдельные квадратики. Смысл новой изобразительной формы заключался, во-первых, в том, что устранялось одиозное изображение языческого бога, а во-вторых, в том, что жезл выражал обобщенно идею Вселенной с ее землей, мировым океаном и солнцем. В этом отличии тояг языческого времени от тояг рубежа XII и XIII вв. сказывается то углубление языческого мировоззрения, которое произошло за два века подпольного существования язычества: идол бога заменен космологической композицией.
Особый интерес представляет единственная тояга начала XIII в., воскрешающая в более совершенном виде старые антропоморфные навершия (табл. 35 рис. 2). Тщательно обработанная скульптором голова напоминает одно из изделий X в. (украшенное горохом), но моделировка лица более совершенна. Тояга (№ 226) датируется 15 ярусом, т. е. отрезком времени 1224-1238 гг. Летопись раскрывает нам причину воскрешения старых языческих форм в это время: во-первых, отмечены церковные неурядицы, частые смены архиепископа, а во-вторых - появление волхвов, вызванное рядом неурожаев и голодом. В первой новгородской летописи сказано кратко:

1227. "Того же лета ижгоша вълхвы 4 - творяхуть с потворы деюще, а бог весть! И съжгоша их на Ярославли дворе".

Никоновская летопись дает более подробный текст:

1227. "Явишася в Новеграде волхвы, ведуны, потворницы и многая волхования и потворы и ложная знамения творяху и много зла содеваху, многих прелщающе. И собравшеся новгородци изымаша их и ведоша их на архиепископ двор. И се мужи княже Ярославля въступишася о них. Новгородци же ведоша волхвов на Ярославль двор и складше огнь велий на дворе Ярославли и связавше волхвов всех и вринуша во огнь и ту згореша вси".

Мы не знаем, какая часть населения Новгорода организовалась для ареста волхвов и потворников. Княжеские мужи вступились за язычников, вероятно, потому, что самого Ярослава в городе не было (он совершал морской поход) и ответственность за порядок лежала на них. Не с этим финальным эпизодом, а с фактом усиления в Новгороде языческого жреческого сословия в первой четверти XIII в., документированным этой летописной статьей, следует, очевидно, сопоставлять возрождение жезлов с головой божества. Вещи, принадлежавшие волхвам, разгромленным в 1227 г., должны были находиться именно в том ярусе, где найдена тояга с растительными символами и с личиной божества (№ 226) - в ярусе 1224-1238 гг.
Возможно, что усиление русалий в это время связано с целой серией неурожаев 1220-х годов, когда "разидеся град нашь и волость наша... а останок почаша мрети"; "Бяше туга и печаль... дома тъска, зряще дети, плачюще хлеба, а другая умирающа" (1230 г.). В эти годы, как и в 1060-е годы, произошел отход от христианства, послышался ропот на высшее духовенство: архиепископа Арсения выгнали из его палат, "акы злодея пьхающе за ворот", и, упрекая его в том, что из-за его неправды "стоить тепло долго". Все это творил народ, "простая чадь". Естественным продолжением этих явлений был отход от церкви и новый возврат к язычеству, к русалиям, которые должны были лучше обеспечить урожай, чем молитвы архиепископа. Люди, вернувшиеся к языческой обрядности, откупались от князя специальным налогом "забожничьем" 68. На полтора-два столетия русалии в Новгороде стали устойчивым элементом общественной жизни. Реквизит русалий был существенно обновлен - вместо натуралистически изображенного бога ритуальные жезлы увенчивались сложным символическим образом мира, состоявшим из идеограмм земли, солнца и воды. Внешний вид таких жезлов не должен был навлекать на русальцев гнев духовенства, но сущность символики была глубокой. И это тем более интересно, что в это время в Новгороде, судя по граффито на стене Софийского собора, велись споры о том, кто управляет миром, - бог или бес? Надпись, к сожалению, фрагментарна, но предмет спора ясен:

... ЛЕ БЕСЪ НБО ... Н ... РАЗВЕДРЪ ... Д ... ЗДО(?)...
ПОТРЯСОША ОБЛАЦИ РЕЧЕ БЪ ТО СЪТВОРИ.

В этой надписи XII в. речь идет о том, что некие утверждают, будто бы небесные явления ("разведрить", прояснить небо, "потрясти облака") производит бес, а автор надписи возражает оппонентам: "Бог то сотвори!".
Судя по поучениям "О злых духах" или "О вдуновении духа", споры тогда переходили от темы о внешних небесных явлениях к такой первопричинной теме, как происхождение жизни. Писатели убеждали своих современников в том, что бог "сътвори небо и землю и море и вся, яже в них", а иногда называли и языческое имя того беса, которому приписывают вдуновение жизни: "Всем бо есть творец - бог, а не Род!"
Замена натуралистически изображенного бога (жезлы X в.) обобщенным образом сотворенного мира с его землей, водой и солнцем (жезлы XII - XIII вв.) вполне естественна в условиях преследования язычников церковью и вместе с тем объяснима лишь при допущении того, что сами язычники продолжали размышлять над космогоническо-теологическими вопросами (см. рис. 123, нижний ряд).
Новгородские русальские жезлы в сочетании с тоягами болгарских русальцев позволяют решить загадку жезлов Александра Македонского на диадеме из Сахновки. Русского мастера не смутило то, что он далеко отошел от легенды, согласно которой взлет царя был возможен только при помощи пищи для огромных птиц, пищи, поддразнивающей их и заставляющей взлетать для достижения лошадиной печени, насаженной на копья. Птиц в византийское время заменили грифоны, конскую печень нередко замещали мелкие животные, но основной смысл оставался прежним - птицы или грифоны летят за добычей. В киевском изделии все это отброшено в сторону, и юный царь, окруженный цветами и ростками, держит в руках не копья, а короткие жезлы, по форме похожие на жезл архангела Михаила, но украшенные в верхней части огромным пятилистным символом вегетативной силы, обращенным вниз, к земле. Точно такие же символы помещены у плечей (где сходятся крылья и передние лапы) грифонов, поднимающих Александра, так сказать, безвозмездно, без лошадиной печени. Во всей композиции с Александром оказывается, таким образом, четыре огромных ростка (два остриями к земле, два - к небу), явно выражающие идею роста, расцвета, процветания жизни, т. е. идею того комплекса заклинательных обрядов, который известен под именем русалий. И македонский царь по своему убранству и жезлам с растительностью в комлевом конце значительно более походит на русальского "ватафина", вождя русальцев, чем на героя легенд об Александре. Следует добавить, что это не простой русалец, исполняющий русальский танец на земле, среди зелени, а небесное существо, властитель грифонов, обращающий свои волшебные символы расцвета с небесной высоты на землю.
Как уже говорилось, на диадеме под невинным обликом легендарного царя скрывается, по-видимому, языческий Дажьбог.
Новгородские русальские жезлы, содержащие точно такие же символы растительности, как и на жезле "Александра", позволяют считать, что русалии проводились в честь небесного божества, каким мог быть Сварог-Род, верховный творец мира или же его сын - Солнце-Царь Дажьбог.
Грифоны, слуги небесного бога, широко, как мы видели, представлены в составе южнорусских кладов XII - XIII вв. Есть они и в Новгороде и, по всей вероятности, связаны здесь с летними русалиями.
Выше уже говорилось о находимых в Новгороде своеобразных, кратковременного использования подвесных украшениях середины XII в. - второй половины XIII в., которые, очевидно, прицеплялись к головным уборам (венкам?).

Это - символы растительности, листья папоротника и грубо вырезанные фигурки грифонов. Тематика этих временных женских подвесок вполне отвечает весенне-летним русалиям с их аграрной символикой и гармонично дополняет волшебные жезлы мужчин-русальцев. Доживают эти подвески до конца XIII в.
В XIV в. новгородское духовенство, возможно, под воздействием установлений Владимирского церковного собора 1274 г., повело войну против бюргерского свободомыслия и всего того, что подрывало авторитет сильно обмирщенной церкви. Под ударом находились, разумеется, и языческие обряды, возродившиеся и окрепшие во второй половине XII в. и на протяжении всего XIII в., что подтверждается датировкой русальских палиц и подвесок с грифонами.
В середине XIV в. при новгородском архиепископе Моисее, построившем за счет софийской казны 13 церквей в Новгороде и дважды в пору народного брожения вынужденном оставлять кафедру, церковь вела наступление на все виды отклонений от православия, как в сторону прадедовского язычества, так и в сторону только что возникшей гуманистической ереси стригольников. Недаром стригольники как бы отпраздновали вторичный уход владыки Моисея в 1359 г. установкой на одной из городских площадей знаменитого людогощинского креста с изложением! основных тезисов своего учения.
В 1358 г. новгородское духовенство добилось того, что "новогородци утвердишася межи собою крестным целованием, что им играния бесовскаго не любити и бочек не бити".
"Играния бесовские" очень хорошо описаны в "Слове святого Нифонта о русалиях", написанном (на основе греческого жития) в Ростове в 1220 г. при князе Василии, сыне Константина Мудрого. На городской площади около церкви Нифонт встретил 12 русальцев, возглавляемых "унылым и дряхлым" старцем; затем он увидел музыканта-флейтиста, "скачя с сопельми и с ним идяше множество народа, послушающе его; инии же плясаху и пояху... влекомы в след сопелника". Горожане давали деньги музыкантам. Святой Нифонт "бе одержим великою печалью о таковей погибели... и моляшеся остати всем игр бесовъскых, - наипаче же свое имение дают бесу лукавому, иже суть русалия иние же скоморохом".
В "Слове" христианское начало противопоставляется языческому: молитва собирает ангелов божьих, "а сопели и гусли, песни неприязньскы, плясания, плескания - собирают около себе студныя бесы" Князь бесов встретил однажды праздничную процессию:
"и се человек срете я скачя с сопелми и с ним идяше множество народа, послушающе его; инии же плясаху и пояху..." Нифонт упрекает тех, кто дает деньги на устройство языческих празднеств, "иже суть русалия" и "учаше многи игры оставляти и на позоры не ходити".
Известны поздние литые образки св. Нифонта (XVIII в.) со свитком в руках, на котором написано проклятие участникам русалий: "Проклятъ всякъ, иже кто оставить церковь божию и последуетъ русалиямъ".

Тем интереснее надпись-граффито княжеской церкви Спаса на Берестове в Киеве, современная поучению против русалий; начало надписи не читается и, судя по размеру букв, не относится к интересующей нас записи, хотя и написано в одну строку. Во второй строке неясно значение крупно начерченной буквы М. Важная для нас надпись такова: «Дьякон святого спаса приде на позор русалиеми».

В церковных поучениях рекомендовалось избегать этих всенародных празднеств на улицах и площадях города:
"Се же суть злая и скверная дела: плясанье, бубны, сопели, гусли, пискове, игранья неподобныя, русалья" (Златая Цепь XIV в.).
"Егда играютъ русалия, ли скомороси... или како сборище идольскых игр - ты же в т[от] час пребуди дома!" Участников и организаторов празднеств запрещалось приглашать на дом:
"Смеха бегай лихого; скомороха и слаточьхара (?) и гудца и свирца не уведи у дом свой глума ради".

Вот против этих всенародных городских языческих карнавалов с музыкой, пением и обязательной пляской и ополчалось духовенство.
Наибольший размах, судя по археологическим данным, русалии в Новгороде приняли со второй половины XII в. (что совпадает с воскрешением в это время языческих элементов в искусстве других русских земель) до конца XIII в. В XIV в. игрища не исчезли полностью, так как иначе не нужно было бы повторять поучения против них, но их явный языческий колорит несколько потускнел, и из реквизита на протяжении XIV в. исчезли языческие тояги и привески с грифонами. "Играния бесовские" с 1358 г. приняли иной, более приемлемый для духовенства характер.

Ведарита, 

Тканый гобелен "Танец с бубнами"

Ладушка,  Чтобы Иванка без тебя делала 

Чуть поподробнее про ЗАВИВАНИЕ БЕРЁЗ здесь http://blackmagic.banned/t6296-topic   Важно ведь понять, для чего их завивали! Заодно уточним и сроки СЕМИКА.

Завивание берез - (заламывание березок, заплетение венков, завивание венков, запирание ворот) - один из основных обрядов весенне-летнего цикла, в центре которого действия, производимые с ветвями растущих и срубленных берез (реже других деревьев) - плетение и витье; начальный этап единого обрядового комплекса, завершающегося расплетением или обламыванием завитой части дерева. Кроме северных губерний Европейской России, обряд был распространен повсеместно.

Завивали березки чаще всего в Семик, а развивали - в Троицу (! - И.). В локальных традициях существовали и иные сроки проведения обряда: Егорьев день (6 мая - И.) - Троица; канун Николина дня - Николин день; второе воскресенье после Пасхи, известное под названиями кумитное, кумишное, завивальное, жен мироносиц - Вознесение, Троица; Вознесение - Троица; Вознесение - Духов день; Семик - Духов день; канун Троицы - Духов день; Троица - Духов день, Петровское заговенье (см. Всесвятская неделя), Петров день; Духов день - Петровское заговенье; Петров день - Троица следующего года.

Суточное время завивания берез также варьировало по местностям. Так, в Орловской и в Костромской губерниях обряд совершался с утра, "до солнышка", во Владимирской губ. - во второй половине дня, а в Рязанской губ. - поздно вечером, даже ночью, при свете горящей бересты на палках.

В Дмитровском у. Московской губ. был распространен обычай предварительного выбора обрядового деревца накануне ритуального действия. В ряде мест Костромской и Вятской губерний березу сначала вырубали, устанавливали ее в поле или в огороде, а затем только завивали. Единичный случай завивания берез на севере (Каргопольский р-н Архангельской обл.) также освещает действия с ветвями срубленных берез.

Известно несколько видов завивания берез. 1. Завивание (заплетение) "венков" (наиболее распространенный): концы веток одной или нескольких берез загибали в кольца и закрепляли с помощью трав, полотенец, платков, при этом ветки нередко переплетали между собой (Троицкий венок). 2. Завивание "кос": ветки одной или двух берез свивали в виде жгута или косы, нередко переплетая с лентами, нитками, бумажками. В Ростовском у. Ярославской губ. "коса" под названием "мотушка" состояла из трех переплетенных веток березы, перевязанных нитками, выпряденными обязательно в чистый четверг. В Енисейской губ. косы завивали иначе: вершины березок пригибали к земле и сплетали их с растущей под деревом травой. В некоторых местах одновременно плели на березах и венки и косы. 3. "Запирание ворот": верхушки двух берез перевивали между собой в виде жгута, связывали для прочности оборой от лаптей (орловск.) или оборочкой так, чтобы образовался род арки. В Калужской губ. "ворота" местами делали из ветвей орешника. В Архангельской губ. "воротцами" связывали вершины срубленных берез, установленных у входа в дом.

Арка из берёзок для кумления, Беларусь

В обряде участвовали только девушки, в некоторых местах к ним присоединились молодые женщины, не имевшие детей; в Жиздринском у. Калужской губ. ветви на березах завивали только замужние женщины. Одетые в лучшие праздничные наряды девушки и молодки тайно отправлялись завивать березки. Они тщательно скрывали время и место проведения обряда, т.к. парни спустя некоторое время могли отправиться следом и "помешать девичьим затеям" (енисейск.; Макаренко А.А. 1993. С. 112).

Девушки все вместе завивали одно дерево, иногда сплетая его ветви с другими, при этом делали одну фигуру или несколько, по числу участниц обряда или кумящихся пар (см. Кумление), или каждая девушка, уединившись, заплетала свою березу. При завивании старались не измять листочки и не сломать сучки и ветви; уже завитые березки украшали цветами, вешали на них полотенца, платки, пояса. Согласно поверью, бытовавшему в Нижегородской губ., ленты, дополнительно скреплявшие переплетенные ветви, девушки привязывали как можно крепче, чтобы "милый любил" (Соколова В.К. 1979. С. 224).

Завивая березу, девушки "завечали" о своей судьбе и судьбе близких: жить или умереть, выйти замуж или нет, исполнится ли желание. Так, в Тюменском у. при изготовлении "воротец" говорили: "Если выйти мне замуж - отворитеся ворота, если в девушках остаться - затворитеся ворота" (Соколова В. К. 1979. С. 224). Иногда загадывали на родственников и подруг, заплетая на каждого из них отдельную фигуру. В Ростовском у. Ярославской губ. при гадании "мотушку", задуманную для мужчины, делали в виде венка, а для девушки - в виде косы; в Даниловском у. Ярославской губ. косы также плели на девиц, а венки - на замужних женщин и детей. Через несколько дней, отправляясь развивать березы, предварительно внимательно осматривали их: развитая коса предвещала скорое замужество, которому предшествовало ритуальное расплетение девичьей косы, нарушенный и "сповявший" венок сулил неприятности в текущем году (см. Троицкий венок).

Около завитых берез водили хороводы, плясали, пели особые песни, исполнявшиеся только в это время и отражавшие обрядовую ситуацию периода Семик-Троица (см. Семик, Троица). В Дмитровском крае (московск.) девушки свивали три пары берез "воротами", а затем "гуськом проходили под ними", распевая при этом:

"На горе города
Завиты ворота,
В те ворота Наталья шла,
За собой вела красных девушек,
Красных девушек, все подруженок.
За Натальей шла Татьяна,
За собой вела…"
(Зернова А. Б. 1932. С. 29).

Тут же под деревом, на разосланной на земле скатерти, совершалась обрядовая трапеза, которая включала ряд обязательных блюд: пиво, квас, яичницу или яйца, ветчину, сало, творог со сметаной, пироги, куличики и козули (лепешки с дыркой посередине), каравай. В Дмитровском крае (московск.) каждая девушка должна была принести с собой глазок яичницы. Разложив яичницы вокруг завитой березы, участницы обряда брались за руки и водили хоровод под песню:

"Березка, березка,
Завивайся, кудрявая,
К тебе девки пришли,
К тебе красны пришли,
Пирога принесли
Со яичницей".
(Зернова А.Б. 1932. С. 27).

Пропев раз, рассаживались около яичниц, съедали несколько ложек и снова водили хоровод. Так повторялось три раза. В некоторых местах яичницу жарили на разведенном под березой костре. Часть принесенной еды крошилась на землю; крестьянки Ярославской губ. считали, что оставляют еду зайцам. Куски яичницы иногда закапывали в землю. У русских Поволжья трапеза нередко предшествовала основному действию: сначала в ржаном поле ели яйца и яичницу, а затем шли в ближайший лесок завивать березку. В ряде мест в трапезе и играх, в хороводах вокруг завитых берез разрешалось принимать участие и мужчинам, в основном, парням. Они приходили, чтобы "насмешить их [девушек] прибаутками, взвеселить песнями, пляской" (Макаренко А.А. 1993. С. 112).

Местами завивание берез сопровождалось обрядами кумления, крещения и похорон кукушки. На переплетенные ветви сажали "кукушку", вешали кресты, ленты; через них и под ними кумились: целовались и обменивались дарами, бились яйцами, проходили парами.

В течение всего праздника девушки внимательно следили, чтобы никто из посторонних не подходил и не видел бы заплетенных веток, а мальчишки не обломали и не срезали бы их. В назначенный день они, вновь собравшись вместе, отправлялись к березам, чтобы распустить их. При этом девушки аккуратно освобождали ветви и выплетали из них ленты и полотенца, нитки, платки, снимали другие украшения, возвращая их себе. В Сибири и в ряде мест Европейской России заплетенные на березах "венки" и "косы" "заламывали", т.е. обламывали; в день заламывания в Галичском у. Костромской губ. соблюдали строгий запрет на посещение сада. Обломанные части деревьев украшали цветами, а вечером "отпускали" в воду (см Троицкий венок). Во Владимирской губ. развивали березку следующим образом: ее срубали и использовали в последующих обрядовых действиях: украшали и устраивали с ней гулянье, а вечером топили в реке (см. Троицкая березка).

Местом для завивания березок избирались преимущественно те рощи, лески, поляны, которые находились вблизи ржаного поля, т.к. согласно поверью, от этого, "также как от завивания ржи в Вознесение, она (рожь) будет лучше" (Пропп В.Я. 1995. С. 73). Это представление нашло отражение и в текстах песен, сопровождавших завивание (а также и развивание), которые фактически являлись заклятием на урожай:

"Завили веночки, (при развивании пели "развили")
Завили зелены,
На годы добрые
На жито густое
На ячмень колосистый,
На овес ресистый,
На гречиху черную,
На капусту белую".
(смоленск.; Зеленин Д.К. 1916. С 264).

В Нейском р-не Костромской обл. в лесу завивали березки, чтобы лен уродился и капуста вилась, при этом пели:

"Вейся-ко, вейся, капуста,
Вейся-ко, вейся, вьюная!
Как мне капустке не виться
Как мне зимой не валиться".
(Традиционные обряды … 1985. № 349).

На завитых березовых ветвях, по представлениям русских, качались русалки. Жители Смоленской губ. в течение недели боялись подходить, чтобы "русалки, качающиеся на чем (переплетенных ветках) не защекотали дерзкого". А крестьяне Муромского у. (владимирск.) считали, что и "завивать березку - большой грех, оттого, что в канун Троицына дня перед ней пляшут шишиги (нечистые)". (Зеленин Д.К. 1916. С. 264). В последние годы, основываясь на этих представлениях, высказана гипотеза, "что каждая участница семицкого обряда, заплетая венок для себя на березе, тем самым как бы призывала в него русалку, т.е. душу-зародыш для своего будущего ребенка, которая за те несколько дней, что венок оставался на дереве, могла вселиться в него; когда венок обламывали и надевали на голову, ждали перехода души из венка к девушке" (Денисова И.М.1995. С.127).

Процесс завивания, плетения, витья (веток) осмысляется как ритуальное действие, связанное с идеей "жизни" и имеющее значение зарождения, развития, преумножения. Этим можно объяснить необходимость участия в обряде всех девушек и молодых женщин, основная функция которых состояла в продолжении рода. В одной из смоленских троицких песен жизнь ставится в непосредственную зависимость от соблюдения обычая завивания:

"Кто не идет
Венков завивать,
Положь того
Колодою дубовою,
Детей его
Кто венков не вьет,
Того матка умрет!
А кто вить будет
Того жить будет!"
(Некрылова А.Ф. 1989. С. 476).

___________________________

Подробнее про КУМЛЕНИЕ в Википедии:

Сам процесс установления отношений кумовства назывался кумиться, кумиковаться, семичаться (от Семик).

Кумились в подавляющем большинстве случаев именно девушки, достигшие совершеннолетия; они кумились парами (очень редко — по четверо); изредка кумились все вместе, в том числе надевая поочередно один венок. В дополнение к этому (но обычно в другие дни, позже) могли кумиться девушки с парнями, парни между собой, женщины между собой, женщины с мужчинами и мужчины между собой, причем кумление между женщинами и мужчинами было изустно значительно шире, чем кумление парней с девушками.

Кумление обычно было срединным эпизодом сложного троицкого праздника, начинавшегося с установления (выбора в лесу, внесения в дом, украшения, наряжания) троицкого деревца (берёзки, ветки клёна и т. п.) или с обряжения «кукушки» (в южно-русских областях, кумление входило в состав обряда «крещения и похорон кукушки», см. «Крестить кукушку») и завершавшегося совместной трапезой девушек (иногда вместе с парнями, присоединявшимися к девушкам уже после совершения кумление), а также очень часто — гаданием с венками; на этом же этапе, как правило происходило и развивание березы, точнее завитого на ней венка, и собственно раскумливание.

Основным способом кумления был следующий: девушки подходили к завитому на берёзе венку, в котором были повешены крест или яйца, целовались и обменивались подарками через этот венок. В более общем смысле кумление состояло в обмене между кумящимися вещами, среди которых — кресты, одежда, платки, венки, кольца, бусы, яйца, лепёшки, во взаимных объятиях и поцелуях (ср. смоленское выражение кумиться на что-либо т.е. на мониста, кольца, платки и др.). На совместной трапезе, приготовленной в складчину с обязательной яичницей; в преодолении кумящимися некой пространственной границы, которую символизируют «ворота» из сплетённых веток соседних деревьев, большой «венок» типа обруча, образованный сплетенными вершинками соседних деревьев, через который приходят кумящиеся, обычный венок, завитый на дереве, через который девушки целуются, стоя по обеим сторонам от него (самый типовой случай).

СЕМИК ср. с СЕМЯ (СЕМЬЯ), а также число СЕМЬ (7)

"Surrender"

Серафимы-херувимы - ЗАРАвины и ХАРАвины

Подводим черту:

В разных древнерусских источниках называли праздник Пятидесятницы либо неделю до или после Троицы.