Марёна написала:

Благодарю, Сва САВская! Это не «отрывок, а ЧУДО…

Это тебе:

В качестве дополнения:

Сва написала (перевела):

«Мельхиседек, ты думаешь, что создаёшь странные ароматы, которыми возможно обернуть моё тело и свести с ума планеты, победив смерть и выиграв вечность?»
«Эти ароматы будут действенны, если ты решишь бросить внутрь змею, которую несёшь в своей руке, и когда ты сама войдёшь туда. Вполне вероятно, что я последую за тобой, и тоже войду в котёл, и сварюсь вместе с тобой…»
Царица Савская и Мельхиседек создали Райскую Птицу. Там на полу дома Мельхиседека, в городе Соломона, Райская Птица начала свой Танец, но этого никто не знал.
Это известно, как танец птицы. Она начинает сначала двигаться как сумасшедшая, как невменяемая, из стороны в сторону, с раскачивающейся головой. Она ищет, ищет что-то, что потеряла. Она перемещается от ног Царицы Савской к ногам Мельхиседека. И так днями, неделями, и всегда в одно и то же время, с утра до вечера. Она одинока. Чувствует, что одинока. Внезапно она вскочила на край печи, и продолжала танцевать там. Но теперь это был неподвижный танец, так как танцевало её оперение. Оно раскрывалось, поднималось, росло. Это что-то невероятное, что очаровывает. Понятно, что птица безумна, что превратилась в человека, и больше, чем в человека, совершенного, всеобъемлющего - это бог. Её оперение заполнило комнату, дом Мельхиседека, который есть небеса с их планетами, в каждом пере этой птицы открывается глаз Царицы Савской, глаз, который смотрит непосредственно вовне, на город Соломона, на Храм Соломона.
А Соломон, похоже, начал догадываться, потому что он прервал свершение правосудия, оставаясь с поднятым мечом, и вручая невредимого ребёнка, не разделяя его, истинной матери. Он свершил правосудие, не подозревая об этом.
Птица исчезла; она была несуществующей. Это была Райская Птица.
Мельхиседек, с головой между рук, сказал: «Мы не можем здесь больше задерживаться. Оставаться опасно. Но также опасно не оставаться. Эта драма, эта история возможна один раз в вечности. Всё символично. Отныне, мы должны продвигаться посредством известных образов, повторяющихся с Атлантиды; это образы любви, которые не есть любовь. К сожалению, мы располагаем ограниченным числом символов. Жесты те же самые, но чувство другое…ты готова Царица Савская…? Ты говорила мне об аромате…Там он будет создан».
«Что я должна делать?» - спросила она.
«Разденься и войди в купальню вместе со мной, кипи со мной. Перья птицы уже там. Змея проникнет, благодаря твоему полу, и выйдет, благодаря твоим глазам…Этот аромат будет для двоих…»
«Я пришла – сказала она – «странствуя из Атлантиды… Но можем ли мы делать это без любви?».
Мельхиседек поднял лицо, и большое страдание отразилось в его глазах.
«Если мы задержимся, нас ожидает только лишь катастрофа, новое погружение Атлантиды из-за волны ужаса…Эта возможность появляется единственный раз за миллионы лет, только единственный раз… ты достаточно знаешь о боли песков, о бесконечных поисках, о неутолимой жажде, о мучении вечного возвращения…котёл готов, пылает и возбуждён, оперение Райской Птицы ждёт змею…».
Царица Савская колебалась на краю кипящей купальни, колебалась, не чувствуя любви к Мельхиседеку. Танец птицы производил восхитительное впечатление, но в то же время и неопределимое отвращение. Этот момент был серым, тяжёлым для неё. Зная, что принятие решения войти в котёл, завершило бы всё, и её мучения возрастов, эпох, её странствие через миры, в пустынях творения, возможно, закончилось бы. Но была ли она уверена, что хочет закончить это мучение? Несмотря на непостижимый возраст её души, она не чувствовала даже непобедимой молодости скачущей как кабарга в центре её сердца…? Более того, она и пришла для этого, только для этого, пересекла пустыню от своего легендарного трона Ура, и на краю такой желанной мистерии, вместе с мудрым Мельхиседеком, Царица Савская колебалась, опуская мало помалу руки, а также свою вуаль.
Здесь тело Царицы Савской. Её душистые волосы ниспадали на огромный, как сфера Луны, лоб. Её тонкая шея немного склонилась в сторону змеи. Её, широко открытые, глубокие глаза, старались уловить всё, каждый миг происходящего. Её губы открыты к молоку и мёду её внутренностей. Её плечи и руки сломлены. Её маленькие груди пасутся как близнецы кабарги… Её живот очень мягкий. Её ноги длинные как путь из Ура. Её пол (ЁЁНИ, прим. Сва) как тёмный цветок моря, поглотившего Атлантиду. Её ступни покрыты песком до лодыжки. Её руки, с тонкими пальцами, где содрогалось безумие Бога, с ногтями, царапающими мраморные плиты, замерзающие камни, в течение веков, возрастов, через страх.
Мельхиседек поднялся, сбросил своё облачение, взял жезл (возможно жезл Аарона) и коснулся её. Она превратила свою змею в другой жезл. Жезлы без цветов.
Мельхиседек сказал: «Мы должны объединиться грудью…»
Но в это время облако пара поднялось из печи и накрыло тело Царицы Савской, сделав её на мгновение невидимой для Мельхиседека. Это было что-то непредвиденное, возможно, вещество было плохо смешано из-за отсутствия любви. И Райская Птица, которая не умерла, а ожидала на полу дома Мельхиседека, улетела петь в Храм Соломона. Птица предала Мельхиседека, и известила город о визите Царицы Савской..."

Да, БЕЗ ЛЮБВИ никак, ЛЮБОВЬ НЕПЕРВЗОЙДЁННА...

Не читал ли этот отрывок в оригинале Патрик Зюскинд, автор "Парфюмера"? (главного героя, кстати, зовут ГРеНуй, и создатель АРОМАТОВ плохо кончил...).

А вот ГАЛГАЛ Николая Гумилёва:

Птица

Я не смею больше молиться,
Я забыл слова литаний,
Надо мной грозящая птица,
И глаза у нее - огни.

Вот я слышу сдержанный клекот,
Словно звон истлевших цимбал,
Словно моря дальнего рокот,
Моря, бьющего в груди скал.

Вот я вижу - когти стальные
Наклоняются надо мной,
Словно струи дрожат речные,
Озаряемые луной.

Я пугаюсь, чего ей надо,
Я не юноша Ганимед,
Надо мною небо Эллады
Не струило свой нежный свет.

Если ж это голубь господень
Прилетел сказать: - Ты готов! -
То зачем же он так несходен
С голубями наших садов?

(1916)

ДЕВА-ПТИЦА

Пастух веселый
Поутру рано
Выгнал коров в тенистые долы
Броселианы.

Паслись коровы,
И песню своих веселий
На тростниковой
Играл он свирели.

И вдруг за ветвями
Послышался голос, как будто не птичий,
Он видит птицу, как пламя,
С головкой милой, девичьей.

Прерывно пенье,
Так плачет во сне младенец.
В черных глазах томленье,
Как у восточных пленниц.

Пастух дивится
И смотрит зорко:
"Такая красивая птица,
А стонет так горько",

Ее ответу
Он внемлет, смущенный:
"Мне подобных нету
На земле зеленой.

Хоть мальчик-птица,
Исполненный дивных желаний,
И должен родиться
В Броселиане,

Но злая
Судьба нам не даст наслажденья:
Подумай, пастух, должна я
Умереть до его рожденья.

И вот мне не любы
Ни солнце, ни месяц высокий,
Никому не нужны мои губы
И бледные щеки.

Но всего мне жальче,
Хоть и всего дороже,
Что птица-мальчик
Будет печальным тоже.

Он станет порхать по лугу,
Садиться на вязы эти
И звать подругу,
Которой уж нет на свете.

Пастух, ты, наверно, грубый,
Ну, что ж, я терпеть умею,
Подойди, поцелуй мои губы
И хрупкую шею.

Ты юн, захочешь жениться,
У тебя будут дети,
И память о Деве-птице
Долетит до иных столетий."

Пастух вдыхает запах
Кожи, солнцем нагретой,
Слышит, на птичьих лапах
Звенят золотые браслеты.

Вот уже он в исступленьи.
Что делает, сам не знает.
Загорелые его колени
Красные перья попирают.

Только раз застонала птица,
Раз один застонала,
И в груди ее сердце биться
Вдруг перестало.

Она не воскреснет,
Глаза помутнели,
И грустные песни
Над нею играет пастух на свирели.

С вечерней прохладой
Встают седые туманы,
И гонит он к дому стадо
Из Броселианы.

(1912)

На первый взгляд, пастуху тоже не повезло... А на другой взгляд?

Базлов Г.Н. "О гуслях" - часть3

Са́дху (sādhu) — Санскритские термины sādhu («добродетельный человек») (ср. с семитским ТЗАДИК- М.) используются по отношению к личностям, которые отреклись от мира и сосредоточились на духовных практиках. Слово происходит от санскритского корня sādh, который означает «достичь цели», «сделать прямым», или «возыметь силу над чем-то». Тот же самый корень используется в слове садхана (sādhana), которое означает «духовная практика».

Са́дху - инициация гусляра

В северной традиции имя Садко, произносится с ударением на первый слог – САдка, почти как всем известное - Сашка. Это произношение чрезвычайно созвучно санскритскому «садху» - (sādhu).

Не исключено, что это не простое фонетическое совпадение, а следы древнейшей преемственности индоевропейских традиций. Былинный Садко больше похож не на купца, а на человека ищущего подобно индийскому мистику садху (sādhu), некого совершенства через поэтапное постижение тайн взаимосвязей природных явлений и мифо-поэтических законов искусства гусельной игры. Он шаг за шагом, достигает новых ступеней мастерства (санскритское - sādh, означает «достичь цели»), и однажды, сыграв на гуслях самому морскому царю, женившись на его дочке, возвращается на родину совсем другим человеком.
В новгородской былине о гусляре Садке мы видим очевидные черты древней славянской инициации. Как нам кажется, с этой точки зрения былину прежде ни кто не рассматривал. Попробуем показать основания, которые привели нас к такому суждению.
Слово «инициация» происходит от - латинского initiatio — (начинать, посвящать). Это распространенный во всех традиционных обществах обряд, знаменующий переход индивидуума на новую ступень развития в рамках какой-либо социальной группы, школы или мистического общества.
Наиболее характерной чертой обряда инициации является испытание страхом и акт символического умирания и воскресения героя. В некоторых случаях символом смерти является причинение острой боли, пережив, которую человек как бы возрождается заново в новом качестве. Так, например, в нубийских племенах юноше не дают есть в течении недели и ежедневно наносят по 50 ударов палками, а потом ещё и поливают соленой водой. Мучения заканчиваются, тем, что осколком кварца ему делают 3 надреза на плече, после чего испытуемого кормят и рассказывают ему тайные священные предания мужского союза.
Не менее распространенным является символическое проглатывание посвящаемого чудовищем или волшебным животным, как, например, в обрядах употребления наркотического настоя лианы аяваски у индейцев шуаров (Верховья Амазонии, Эквадор). После употребления напитка, в видениях к инициируемому приходит индейский бог солнца – Этсу в виде анаконды или ягуара и проглатывает его. После этого считается, что инициируемый принят и, что он становится ребенком Этсу.
В некоторых случаях символ чудовища – это здание, хижина оформленная в виде страшной пасти. Войдя туда и выйдя наружу, человек считается, погибшим в прежнем качестве и рожденным заново.
Нередко, в инициации, условная смерть манифестируется через стихии. Так в некоторых племенах Африки, кандидат должен преодолеть страх и спрыгнуть с дерева, привязавшись предварительно за ногу лианой. Он как бы «погибает» в воздухе, в прыжке. В приморских странах, распространен обычай, когда испытуемый должен броситься со скалы в воду, и «утопить» там «прежнего себя». У многих славянских народов существует инициирование огнем, например, пройти по раскаленным углям или перепрыгнуть костер, символически «сжигая» свою прошлую, ветхую суть.

В некоторых культурах человека заживо хоронят, и справляю по нему поминки, после чего выкапывают и приветствуют его как нового члена группы, обычно уже нарекая новым именем. Зачастую, пройдя инициацию (особенно это касается половозрастных инициаций) субъект получает право вступать в брак. Не случайно почти все богатырские волшебные русские сказки заканчиваются свадьбой доброго молодца. Мы не будем в этой статье анализировать психологические и социальные аспекты инициации. Остановимся только на наиболее характерных её чертах в былине о Садке.
Важно отметить, что в процессе инициации и в её итоге, субъект приобщается не просто к знанию, а к тайному, секретному. Как читателю уже очевидно, таких «инициационных» сюжетов в былине множество. Это и испытание страхом на берегу Ильменя и «погружение – смерть» на дне Синего (Балтийского моря) во владениях морского царя, «брак» гусляра с речкой и «воскресение» - пробуждение на берегу в Новгороде.
В канву повествования вплетено столько основательно небытовых - мифологических событий, заканчивающихся браком гусляра с дочкой морского царя – рекой Чернавой, что говорить об этом произведении древнерусского поэтического искусства как лишь, о буквальном отражении картины быта древнего Новгорода не остается ни какой возможности.
Давайте разберем все по порядку.
Статусный, можно сказать профессиональный рост Садка, как гусляра в былине, выглядит как лестница трехэтапного восхождения с уровня просто хорошего музыканта, играющего на пирах новгородским богатеям, до зятя морского царя.
Как мы уже выяснили выше, морской царь был неким мифическим патроном и куратором гусляров. А сама гусельная игра считалась взаимосвязанной с водной стихией.
На первом этапе «карьерного роста», когда Садко перестает посещать пиры, а отправляется на берег Ильменя, мы видим осуществление некоей ритуальной практики, предписывающей гусляру играть три дня подряд на берегу Ильмень озера. Играть и не бояться! Когда ему удается преодолеть страх и остаться у воды до ночи, к нему выходит морской царь и в благодарность за игру награждает его знанием о том, как поймать рыбу золото перо и разбогатеть. Из текста былины следует, что Садку не известно, почему Ильмень начинает волноваться от его игры. И только когда морской царь сам является и сообщает, что Садко, оказывается, играл для гостей морского царя, музыкант становится посвященным в тайну того, что гусли могут влиять на волны и, что их игра приятна морскому царю.
В этой сцене видны яркие черты инициации. Садко очень долго играет, целых три дня – то есть испытывается в профессиональном навыке и борется с возникающим к вечеру страхом. Когда все же ему удается играть три дня к ряду и вызвать этим волнение на озере, он получает от морского царя первое посвящение в сакральное знание. На этом первый этап его инициации заканчивается.
Сюжеты подобных по организации посвящений мы часто встречаем в русских богатырских сказках. Там герой должен ночевать трое суток на могиле отца, испытывая страх. В итоге, тот, кому это удается, получает от явившегося отца волшебное оружие, доспех и коня. В былине о Садке схема инициации похожа, но посвящение получает не воин, а музыкант.
Второе посвящение Садка происходит на Синем море, то есть, на море Балтийском.
Памятуя о том, что новгородцы были генетически и культурно связаны с западным славянством: ободритами, руянами, ваграми, поморянами… и что даже Старигард - «Старгород» (современный Альдинбург – вероятный предтеча Новгорода) находился на земле балтийских славян, то что новгородская Славия фактически являлась разросшейся колонией славян переселенцев с Балтики (I), Новгородские словене имеют непосредственную связь с западными поморскими и полабскими славянами - или, по-немецки "вендами". На Руси славянские насельники южного берега Балтики назывались "варяги", видимо по названию одного из племен - варнов или варинов (которое немцы называли "вагры") Балтийское море как у немцев, так и у нас называлось Варецкое. Повесть временных лет определяет что новгородцы происходят от варяг:
"В лето 862 <...> Новгородцы же, люди новгородские - от рода варяжского, прежде же были словенами".
В тексте Новгородской I летописи новгородцы просто выводятся "от рода варяжского". Повесть Временных Лет же дает и второе название – "прежде же были словенами".
Территориально в соответствие с ПВЛ варяги располагались как раз между ляхами (в X-XI вв.) поляками, (Поморье тогда было ляшским) и землями лютичей и Агнянами (англами).
Славянское племя, известное по немецким источникам как вагры, называлось варягами не только у нас на Руси – вероятнее всего, они точно также - варягами называли себя сами, просто в немецком написании сохранилось "вагры". А на Руси осталось в употреблении, а потом было зафиксировано и письменно, исконное, славянское их название. Варяги - варны или варяны жили между Ангельном и Поморьем, что - соответствует современным немецким землям Мекленбург и Шлезвиг-Гольштейн. Столицей конкретно племени вагров был Старигард - нынешний Альдинбург, расположенный на полуострове Вагрия (напротив острова Фембре) в немецкой земле Шлезвиг-Гольштейн. Титмар Мерзенбургский упомянул этот город как столицу вагров Альдинбург. Но по-славянски он назывался Старигард.
Можно сделать предположение, что гусляр не случайно оказался на Балтике, а плавал на родину предков, в места где находился старинный центр древней мифопоэтической и гусельной традиции и где он только и мог получит следующее - второе профессиональное, инициационное посвящение.
Былина описывает длительное стояние кораблей Садка, на обратном пути. Морской царь не отпускал их, пока не будет заплачена дань.
Взглянув на этот сюжет через призму символического описания обряда инициации, мы можем предположить, что на самом деле корабли причалили к какому-то острову на Балтике, для проведения обряда инициации. По мнению Евгения Нефедова, давно и серьезно занимающегося историей балтийских славян, Садко мог ходить именно на Руян (Рюген). Туда же, по его мнению, скорее всего, в дохристианский период истории Новгород регулярно отправлял дань – для храмов Свентовита и Руевита - Самые главные храмы славянского языческого мира. Рюген был дохристианским культурным и религиозным центром славянской земли, более того, с точки зрения славян, центром всего мира. Евгений Нефедов так же полагает, что экспедиция Садка могла заходить и в Щетыно, к богу Триглаву, морскому царю.
Более подробно узнать о балтийских славянах и Полабской Руси можно узнать здесь: http://lujicajazz.narod.ru
Прежде чем покинуть остров, корабельщикам пришлось заплатить «десятину» и передать части своей добычи какой-то авторитетной корпорации, проводившей обряд посвящения Садка.
Аналогичные традиции цеховой организации поэтов и музыкантов и обязательной поэтапной инициации мы встречаем у британских кельтов, в институте эпических певцов – бардов (ср. с БОРЕЙ – М.). Прежде чем получить от короля в награду венец и лиру, барды должны были выдержать состязание, сыграв и спев обязательных три темы: печальную песню, песню веселья и песню любви. Причем, слушатели, при достаточном мастерстве поэта-музыканта, должны были неудержимо плакать под грустную песню, и отчаянно хохотать под веселую.
Схожая традиция певцов – музыкантов существовала в северогерманском обществе, там знатоки вещего слова назывались эрилями (ср. с ОРЫ, Орфей, арии – М.)
В описанном в былине обряде хорошо видны некоторые вехи ритуального действа. Во первых – жеребьевка. Выбор того, кто отправится к морскому царю. Переход в подводное царство происходящий через сон. Как повествует былина, Садко от страха уснул, а проснулся у морского царя. Что это было на самом деле мистерия, инсценировка? Возможно, что ряженые проводившие обряд изображали перед Садком слуг морского царя и его самого. Традиция ряженья до сих пор широко распространена в славянском фольклоре, и на свадьбе и на масленице и на святках.
Можно предположить, что сонные видения были навеяны и одурманивающими веществами, сказать наверняка трудно. Известно, что архаичные традиции инициирования практиковали и тот и другой метод воздействия на сознания посвящаемого.
Некоторые обряды, находящихся еще в языческой вере западных славян, нам известны из описаний современников. Характерно, что например славянское племя ран -руяне (жители острова Руян – современный немецкий Рюген) в обязательном порядке жертвовали на содержание своих храмов значительную часть военной добычи.
Садко, подобно им, возвращаясь из похода с богатыми барышами, с такой речью обращается к своей дружине:
Ай же ты, дружина хоробрая!
Ай как сколько по морю ни ездили,
А мы морскому царю дани не плачивали.
А теперь-то дани требует морской-то царь в синё море. (II)
Они же (балтийские славяне) широко практиковали кидание жребия, для того чтобы узнать волю своих языческих богов. Мы упоминаем это лишь для того, чтобы напомнить, о том, что практики подобные описанным в былине о Садке, : кидание жребия, выделение части добычи с военного похода жрецам, широко практиковались именно на Южной Балтике и именно у славян.
Примечательно, что попадает к морскому царю, Садко, засыпая на доске, посыпается же он уже в Морском царстве. Опять же, проникновение в волшебный мир через сон, как через образ временной смерти, очень характерная для инициации черта.

А заснул Садко на той доске на дубовыи.
А как ведь проснулся Садко, купец богатый новгородский.
Ай в окиян-море да на самом дне,…
Описанная в былине дань морскому царю и последующая жеребьевка, не двусмысленно напоминают многие дохристианские обряды западных славян.
Ай же ты дружина хоробрая!
Ай возьмите-тко уж как делайте
Ай да жеребья да себе волжаны,
Ай как всяк свои имена вы пишите на жеребьи,
А спущайте жеребья на синё море…

Во время второй инициации, где садко переходит из «прохожего», незваного музыканта в статус гостя морского царя, он играет самому царю, вызывая шторма и бури. Некоторые редакции былины говорят о том, что и в этом случае второго посвящения Садку как и на берегу Ильменя, пришлось играть под водой три дня подряд. Примечательно, что и главный «гусляр» карело-финского эпоса Калевала, проводит под водой три дня, спасаясь от погони. «Например, согласно приладожской версии сюжета о похищении сампо в Похьеле, Вяйнемяйнен, спасаясь от погони, уходит «внутрь моря» и находится там три дня,…» (III) Так же, временно, уходит из мира людей Орфей, правда не под воду, а под землю - в Аид. По нашему мнению это совпадение в эпосах не случайно, это отражение архаичного прототипа, легшего в основу упомянутых сказаний. Пляска морского царя, как мы уже определили – это воинский танец, он причиняет много бед корабельщикам и как уже рассказывалось выше, по совету святого Николы Можайского, Садко в ритуальной форме прекращает игру, поломав колки и порвав струны. После чего, на море сразу же устанавливается приемлемая погода. Тогда-то царь и предлагает Садку выбрать себе жену из своих дочерей. Напомним, что у гусляра есть уже жена в Новгороде и соответственно речь может идти только о символическом браке, для ритуального породнения с мифологическим покровителем гусляров, морским царем.
По совету Николая Чудотворца Садко выбирает самую последнюю из 900 дочерей – речек. Интересно, что дочки морского царя делятся на 3 «табуна», по триста в каждом. Почему так? Не просто же это гипербола!? Тут явно какой-то, ускользающий от понимания нашего современника, смысл.
Для того чтобы понять это разделение рек на «табуны» необходимо мысленно поместить себя на Валдайскую возвышенность – великий водораздел (IV), Алаунская возвышенность или Валдайские горы, территориально расположенные на исторической Новгородской земле. Очевидно, что для местного жителя, этим водоразделом, все окружающие реки естественно, делятся на три категории, северные, западные и южные: по принадлежности к бассейнам Северного ледовитого океана, Балтийского моря, и Волги и Каспийского моря. Разделенные Валдайской возвышенностью крупные реки текут в три разные стороны. Заметим, что Садко женится именно на речке (бассейн Ильменя) принадлежащей к северным рекам. То есть он вступает в родство с дочерью морского царя живущей на севере. Случайно или нет, но деление рек на три «табуна» совпадает не только с географией региона, но и с зафиксированной этнологами тройственностью сохранившейся до наших дней гусельной традиции. Исследователи выделяют характерные Новгородские гусли, псковские гусли, и традицию волжскую – сохранившуюся, большей части у современных марийцев и татар, то есть в области «южного табуна рек».

Если череда этих совпадений не случайна, то былина описывает не только обряд посвящения Садка в новый статус гусляра, на Балтике, но и сообщает о его, как выпускника, последующем «распределении» по месту жительства - на родину в Новгород. Памятуя о тождестве образа лебедей, волн, рек с дочерьми морского царя и о поэтическом параллелизме «волна-струна», мы еще раз убеждаемся, что в былине описано не простое путешествие новгородского купца, а его инициация как гусляра проводившаяся где-то на Балтийском (Синем) море.
Как и положено, в инициационной практике, пробуждение Садка переносит его в реальный мир - на берега реки Чернавы, под Новгород. Там он встречает свою дружину и реальную земную супругу, совершающих по нему поминальные обряды.

Ай как он проснулся Садко, купец богатый
             Новгородский,
Ажно очудился Садко во своём да во городе,
О реку о Чернаву на крутом кряжу.
Ай как тут увидел, бежат по Волхову
А свои да черные да корабли,
А как ведь дружинушка как хоробрая.
А поминают ведь Садка в синём мори.
Ай Садка, купца богатого, да жена его
А поминат Садка со всей дружиною хороброю.
А как увидела дружинушка,
Что стоит Садко на крутом кряжу да о Волхово.
Ай как дружинушка вся она расчудовалася,
Ай как тому чуду ведь сдивовалася.
Что оставили мы Садка да на синем мори,
А Садко впереди нас да во своём во городе.
Ай как встретил ведь Садко дружинушку хоробрую,
Все черные тут корабли.
А как теперь поздоровкались,
Пошли во палаты Садка, купца богатого.

По всей видимости, поздоровавшись, они пошли в палаты к Садку, чтобы отпраздновать окончание его посвящения и «назначения на новую должность», из былины складывается впечатление, что Садко получил «распределение» на должность, как минимум – «куратора» гусельной традиции в районе рек принадлежащих бассейну Ильмень озера.
В этой части былины мы видим все признаки окончания инициации: произошла условная смерть гусляра и его символическое возрождение в новом статусе. Обряд поминок, видимо в действительности некогда проводился над условно «утонувшим» гусляром. Очень показательно и его оживание и всеобщая радость появившемуся «со дна моря» Садку. Это уже черты празднования его нового «дня рождения». Чествование его нового статуса.
Былина заканчивается тем, что гусляр поставил Николаю Чудотворцу церковь, в благодарность за помощь в вызволении от морского царя. Былина так же подчеркивает, что после возвращения домой, Гусляр больше никуда не ездил.
Рассмотрев и проанализировав инициационные сюжеты, характерные для общеевропейской и шире – общечеловеческой традиции, в былине о Садке. Мы можем сделать вывод: былина о гусляре Садке, это не столько полусказочное повествование о новгородском путешественнике - музыканте, сколько текст, описывающий древнерусские мистериальные практики посвящений существовавших некогда в среде гусляров.
________________________________________
I - Стратиграфия Пскова (археологические данные к проблеме происхождения города) // КСИА. Вып. 160. М., 1980. С. 7-8), в Городке на Ловати около 30% Горюнова В.М. О западных связях "Городка" на Ловати (по керамическим материалам) // Проблемы археологии и этнографии. Вып. 1. Л., 1977. С. 53, примеч. 2; ее же. О раннекруговой керамике на Северо-Западе Руси//Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982. С. 42
Лебедев Г.С. Археологические памятники Ленинградской области. Л., 1977. С. 119.
Смирнова Г.П. О трех группах новгородской керамики X - начала XI в. // КСИА. Вып. 139. М., 1974. С. 20.,
Белецкий С.В. Биконические сосуды Труворова городища // СА. 1976. 3. С. 328-329.
Станкевич В.Я. Керамика нижнего горизонта Старой Ладоги. По материалам раскопок 1947 г. // СА. Т. XIV. М., Л., 1950. С. 190-191, 195-196; Носов Е.Н. Поселение у волховских порогов // КСИА. Вып. 146. М., 1976. С. 76-81.
Белецкий С.В. Раскопки в Псковском кремле в 1972-1974 гг. // КСИА. Вып. 155. М., 1978. С. 57-63; его же. Изборск+ С. 113; Седов В.В. Лепная керамика Изборского городища // КСИА. Вып. 155. С. 63-67; его же. Восточные славяне в VI-XIII вв. С. 64; Носов Е.Н. Волховский водный путь и поселения конца I тысячелетия н.э. // КСИА. Вып. 164. М., 1981. С. 22-23). Седов В.В. Лепная керамика Изборского городища). В 1960-х гг. В.Д. Раскопки древнего Пскова в 1964 году // Тезисы докладов научной сессии, посвященной итогам работы Государственного Эрмитажа за 1964 год. Л., 1965. С. 29; его же. Древний Псков по материалам археологических раскопок экспедиции Государственного Эрмитажа // Сообщения Государственного ордена Ленина Эрмитажа. Вып. XXIX. Л., 1968. С. 7.
Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1970. С. 71-72; Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода. (К постановке проблемы) // История СССР. 1971. 2. С. 50-51.
Это лишь малая часть библиографических ссылок на эту тему.
Автор выражает искреннюю признательность Нефедову Евгению и Сергею Прямчуку за источниковедческую помощь и консультации по истории генезиса южно-балтийских славянских племен, новгородских словен и кривичей.

II - Здесь и далее былина о Садке цитируется по сборнику: Русь – земля богатырей. Т- 2. «НОВЬ». Москва. 1998.

III - Калевала. Петрозаводск. «КАРЕЛИЯ». 2001. С. 576

IV - Валдай, возвышенность в северо-западной части Русской равнины, в пределах Ленинградской, Новгородской, Тверской, Псковской, Смоленской областей, протяжённостью более 600 км. С В. в. берут начало реки: Волга, Западная Двина, Днепр, Ловать, Мста, Сясь, Молога и др.

Сказка про троеструнные гусельцы
http://www.youtube.com/watch?v=6Dq1RYsqR8k

И последнее, на сегодня:

про СИДХИ и САДКО

По правде это тот, кто умеет играть на СИТАРЕ (СОТАРЕ, от "сота", а она представляет собой шестигранник), предназначенной для КРИТЬИ мантр.