Хотелось бы сохранить заданный изначально вектор: ПОЭЗИЯ, выкованная в горниле прославленных борейских РОДОВ.
-- Обратимся от Пушкина к его современникам и выделим из них двух поэтов — Баратынского и Веневитинова. Они неравны и по дарованию и по продолжительности их творчества (Баратынский прожил 44 года, Веневитинов 22 года), но оба они были поэтами мысли, их поэтическое творчество было средством мышления.
Дми́трий Влади́мирович Веневи́тинов (1805, Москва — 1827, Санкт-Петербург), Евге́ний Абра́мович Бараты́нский (Бораты́нский; 1800, село Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии — 1844, Неаполь), русский поэт романтического направления, переводчик, прозаик и философ один из самых значительных русских поэтов первой половины XIX в.
Люби питомца вдохновенья Болящий дух врачует песнопенье. И гордый ум пред ним склоняй; Гармонии таинственная власть Но в чистой жажде наслажденья Тяжелое искупит заблужденье Не каждой арфе слух вверяй. И укротит бунтующую страсть. Не много истинных пророков Душа певца, согласно излитая, С печатью власти на челе, Разрешена от всех своих скорбей; С дарами выспренних уроков, И чистоту поэзия святая С глаголом неба на земле. И мир отдаст причастнице своей.
Оратор, мастер красноречия, устного или письменного.
О чем шумите вы, народные витии? (Пушкин) И устремлялися все взоры на него, И силой слова своего Вития властвовал (Баратынский)
- КЛИКНИ
Веневитиновы — старинный русский дворянский род. Происходит из города Венёва. Представители рода в XVII веке переселились из Тульской губернии в Воронежскую.
Родоначальником фамилии считается Терентий (Терех) Веневитинов, «атаман воронежских детей боярских». В 1622 году ему были пожалованы земли под Воронежем. Из этой ветви рода происходит поэт Д. В. Веневитинов.
Другая ветвь рода Веневитиновых упоминается в III части Родословной книги Новгородской губернии. Родоначальником этой ветви считается Гордей Веневитинов, живший в начале XVIII века.
«Мне хотелось бы изобразить природу такой радостной и такой прекрасной, какой вы до сих пор ещё не видели», – писал сестре из отцовского имения Дмитрий Веневитинов. В ту пору поэту было неполных девятнадцать. И несмотря на то, что жизнь в воронежской усадьбе состояла не только из удовольствий, всё-таки хорошего было, судя по строкам из другого письма, больше: «Я такой любитель деревни, что скоро забываю все неприятности, чтобы спокойно отдаться наслаждению, а здесь есть чем наслаждаться».
Он, конечно, имел в виду большее, нежели сейчас можно видеть в Новоживотинном – небольшом селе в двадцати семи километрах от Воронежа, где близ донских оврагов и поныне стоит дом Веневитиновых. Гордость воронежской земли, этот усадебный уголок, тем не менее, до сих пор остаётся одним из малоизвестных памятных мест России. Впрочем, редко вспоминают и самого Веневитинова. Что он оставил за свои двадцать два года? Полсотни стихотворений да немного критических и философских статей. Но можно ли считать его вклад в литературу незначительным? Зрелые стихи Веневитинова поднимаются до уровня настоящей поэзии; и если б не ранняя смерть от простуды, наверняка он мог бы вырасти в большого поэта XIX века. Его критические работы не прошли мимо Пушкина, который ещё в Тригорском «с любовью и вниманием» прочитал разбор статьи о «Евгении Онегине», помещённой в «Московском телеграфе», после чего пожелал познакомиться с её автором. Философские статьи Веневитинова отразили настроения «общества любомудрия», основанного в Москве в 1823 году, в котором поэт был секретарём и присяжным оратором, а князь В.Ф.Одоевский председателем; общество, занимаясь немецкой философией, а также искусством и поэзией, всё глубже уходило в общественную и политическую жизнь России, но трагедия на Сенатской площади 14 декабря 1825 года потрясла любомудров и предрешила их распад...
С Пушкиным Веневитинова связывали дальние родственные связи и крепкие дружеские отношения. И Пушкин посещал веневитиновский дом, и Веневитинов бывал у Пушкина; встречались они у Соболевского, у Хомякова; в обществе друзей Пушкин охотно читал «Бориса Годунова», «Графа Нулин»... Чтение «Бориса Годунова» у Веневитиновых в присутствии около сорока человек, вспоминал племянник Дмитрия Владимировича Михаил Алексеевич Веневитинов, закончилось «весёлою пирушкою». «Не помню, как мы разошлись, как докончили день, как улеглись спать, – отмечал в дневнике М.П. Погодин. – Да едва ли кто и спал из нас в эту ночь. Так был потрясён весь наш организм»...
По предложению Пушкина Веневитинов стал одним из организаторов нового литературного журнала «Московский вестник». Современники вспоминали: Пушкин с болью воспринял смерть молодого поэта-философа, так и не успевшего до конца раскрыть свои дарования... А среди дарований, к слову сказать, было и музыкальное; есть свидетельство, что Дмитрий к пушкинскому стихотворению «Ночной зефир» написал музыку, – ноты давно и бесследно утеряны...
...У Веневитиновых был солидный двухэтажный дом в Москве, в Кривоколенном переулке, где и родился в 1805 году Дмитрий. На воронежской земле находились их родовые владения, которые включали в себя более десяти тысяч десятин земли. История владений уходит в 1622 год, когда основатель рода Терентий (Терех), прозванный Веневитиновым по крепости Венёв, где он проживал, был пожалован «воронежскими дачам» и поселился в сельце Животинном, основанном век назад у одноимённого ручья. Спустя много лет его правнук Антон Лаврентьевич, служивший по охране корабельных лесов на воронежских землях, основал новое Животинное село, которое документы упомянут в 1678 году. Сельцо же их венёвского предка стало называться Староживотинным.
Когда родился Владимир Петрович Веневитинов, отец Дмитрия, усадьба в Новоживотинном (село называли и просто Животинное) уже была. Правнук Антона Лаврентьевича, он же – отец Владимира, Пётр Акиндинович поселился там в 1768 году и за короткое время построил двухэтажный каменный дом с мезонином в стиле только что вошедшего в моду классицизма, каменную Архангельскую церковь в стиле барокко, службы, кирпичные стены, ограждавшие богатый парк, беседку над обрывом и, возможно, лестницу к Дону. В начале XIX века, по замыслу Владимира Петровича, барский дом перестроили; без мезонина он стал строже, а благодаря боковым галереям и открытым балконам – представительнее.
И Владимир Петрович, и его жена Анна Николаевна время от времени навещали Животинное и другие деревни, которыми владели. О посещении усадьбы Дмитрием можно судить по его письмам к матери и сестре в августе-сентябре 1824 года, когда, получив разрешение в архиве коллегии иностранных дел на 28 дней отпуска, юноша вместе с гувернёром и служащим уехал в памятный уголок своего детства.
Особенной теплотой отличаются письма к сестре Софье; в них он не таясь говорит о радостях и неприятностях. Радостей, кажется, больше; и первая – дорога в любимую усадьбу. «Чем ближе мы были к цели нашего путешествия, тем красивее становилась местность»... Приехали ночью, при раскатах молнии; звон колокольчика, радостные лица прислуги; наскоро – хлеб с мёдом и – спать, спать... А наутро – «небо, покрытое тучами, проливной дождь, вдали несколько домов и огромные сады в полнейшем беспорядке... Сады превратились в леса яблонь, вишнёвых и грушевых деревьев всяких сортов, одним словом, природа тут по-прежнему прекрасна»...
И самое прекрасное – пожалуй, Дон, который Дмитрий увидел с обрыва. «Что касается деревни, то о ней я буду говорить в каждом письме и по мере того, как будут возникать впечатления. Скажу вам только, что с восхищением я вновь увидел Дон... Я даже не могу ещё говорить о нём. Чувство слишком сильно, надо ему дать успокоиться». Потом будут прогулки верхом по-над берегом поутру и по вечерам при лунном свете, но чувства останутся такими же сильными: «Всякий раз, когда я переправляюсь через Дон, я останавливаюсь полюбоваться на эту чудную реку, которую глаз хотел бы проводить до самого устья и которая протекает без всякого шума, как само счастье».
Как проходила жизнь Веневитиновых в Животинном? Ложились «с курами», вставали «с петухами», ездили верхом то в поле, то в лес, то к соседям, то в другие свои имения, устраивали в деревне праздники с песнями и плясками. «Наша теперешняя жизнь более похожа на сон, нежели на действительность, так что если б нас кто-нибудь спросил, что мы делаем, мы затруднились бы ответить. Вот, моя милая, как протекает наше время, мы его даже не замечаем: оно мелькает то тут, то там, как юбка моей кумушки. И несмотря на то я считаю это время непотерянным». Хотя, как он признавался сестре в другом письме, «до сих пор я не написал ни одного стиха; но я делаю больше, ибо у меня возникла тысяча мыслей, которых у меня никогда не было и которые я могу облечь в стихотворную форму, когда буду иметь больше времени для их обработки».
Не всё в деревне располагало к поэзии. В последнем письме из Животинного Дмитрий вновь говорит о «странном смешении удовольствий и неприятностей»... О неприятностях он сообщал и матери. Жалобы на скуку двухдневного пребывания в Воронеже, где, однако, его тепло встретил губернатор Николай Иванович Кривцов, друг Пушкина (с Кривцовым Дмитрий познакомился в доме своего родственника Льва Алексеевича Веневитинова), сменились возмущением служащими имения, обманывающими крестьян: «Всюду мы слышим жалобы, и почти все они после наших расследований подтверждаются». Приезд молодого хозяина застал управителей врасплох: вот тебе и «радостные лица прислуги»... И всё же Веневитинов не пошёл на суровые меры, ограничился увольнением главных виновников: «слишком большая поспешность могла бы показаться мстительностью, которая нам чужда», писал он матери...
Дмитрию Владимировичу, судя по всему, не довелось больше побывать в усадьбе родителей. После смерти матери, Анны Николаевны, в 1841 году (отца не стало ещё в 1814-м), воронежские владения перешли к брату Дмитрия, сенатору и тайному советнику Алексею Владимировичу Веневитинову, от последнего – к его сыну Михаилу Алексеевичу, историку и археологу, секретарю воронежского статистического комитета, в 1888 году избранному воронежским губернским предводителем дворянства. А в Москве Михаил Алексеевич был известен как директор Румянцевского публичного музея (этот пост он занимал с 1896 по 1901 год).
Чтобы добраться из столицы в Животинное, надо было, можно сказать, проехать пол-России... Такой путь, кроме Веневитиновых, однажды проделала Лили Буль – будущая писательница Этель Лилиан Войнич, автор романа «Овод».
Книга революционера Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия» пробудила у девушки-англичанки, выпускницы Берлинской консерватории по классу фортепиано, стремление побывать в стране героев-революционеров. В Лондоне в то время жил автор этой книги Сергей Михайлович Кравчинский, известный под псевдонимом Степняк. В декабре 1886 года Лили благодаря своей подруге познакомилась и подружилась с русским эмигрантом. А в апреле следующего года отправилась в Россию, имея при себе два письма: к петербургской родне Фанни Марковны, жены Степняка, и к госпоже Эмилии Ивановне Веневитиновой, богатой вдове церемониймейстера императорского двора Владимира Алексеевича Веневитинова, брата Михаила Алексеевича. Второе письмо было написано дальними родственниками Лили, содержавшими в Лондоне женскую школу, и рекомендовало девушку как учительницу музыки и английского языка.
Летом и отправилась Лили в имение Веневитиновых заработать частными уроками. В её обязанности входило давать детям – их было семеро! – уроки английского языка и вечерами играть на пианино гостям. Особенно ей запомнился один ребёнок, царский крестник, отношения с которым не складывались; осталась в памяти старушка-служанка, знавшая немецкий: с ней хоть можно было пообщаться: русским Лили в то время как следует не овладела...
…Веневитиновы оставили селу дворец, способный украсить любой город. Тем более он поражает здесь, среди простоты и тишины одноэтажных домиков. Новоживотинное ныне относится к Рамóнскому району Воронежской области, и туда, не заезжая в Рамонь, ходят из Воронежа несколько автобусов в день. Ясеневые, кленовые, тополиные рощи будут тянуться вдоль дороги до самого села, которое ничем не отличается от сотен других сёл воронежских полей. Конечная остановка – напротив облепих; улица уплывает вниз, к переправе, а вдали, за невидимым Доном, изгородью встают во весь рост тополя, идёт на возвышенность до самого горизонта лес. Но стоит повернуть к дому Веневитиновых, жёлтой представительной резиденцией перегораживающему улицу, там же, вдали, обнаруживаются и широкие луга.
Село встретило меня уютом, простотой и покоем; пусть во время Дмитрия Веневитинова оно было иным – но и теперь, вослед за Веневитиновым, я бы повторил: приезжему здесь можно «спокойно отдаться наслаждению»... Аккуратные домики под берёзами, тополями и ясенями, заборы-сетки, за которыми – по-осеннему опустевшие огороды, и, завершая улицу, – длинный двухэтажный дворец в стиле классицизма: неужели всего лишь барский дом? Скорее, Дворянское собрание или Присутственные места... Слишком уж важный для небольшого села, которое в 1907 году политический деятель и публицист А.И. Шингарёв окрестил «вымирающей деревней», имея в виду бедственное положение здешних крестьян.
Вот и дом: изящный фронтон с узким чердачным окошком, широкий балкон, поддерживаемый тонкими металлическими колоннами, окантованные белокаменными наличниками окна, две симметричные пристройки с открытыми лоджиями, на которые выходят большие полукруглые окна; наконец, обширный двор с цветником петуний, подстриженными туями и раскидистым ясенем у дорожки, замкнутый кирпичным забором с башенками и с пилонами арочных ворот. Во дворце, после революции разграбленном, год от года ветшавшем, после реставрации разместили школу, переведённую из дряхлого флигеля... А после реставрации здания в 1994 году правое крыло дома занимает администрация села, левое – музей.
Я прошёл по комнатам. До сих пор сохранились низкие сводчатые потолки на первом этаже, высокие, с рисованными морскими кораблями – на втором, где и развернули экспозиции: родовой герб Веневитиновых, книги поэта, копии рукописей, рассказ творческом пути на фоне стен с изображениями Москвы и Петербурга, портреты современников, уголки, посвящённые Этель Лилиан Войнич и популярному писателю, уроженцу воронежской земли Александру Эртелю.
В парадный зал я смог войти не сразу: там завершалось какое-то застолье. И вдруг запел хор, да так слаженно и голосисто, что музейная сотрудница, видя моё удивление, улыбнулась: «Это хор из Рамони, у нас тут по субботам свадьбы справляют». – Мы вошли в зал, где прислуга равнодушно-торопливо собирала посуду, и это совсем не шло к его спокойной торжественности, которую утверждали изразцовый камин с зеркалом и театральные оконные занавеси...
За дворцом прятался каретный сарай с ложными окнами; больше построек не было. О старинном парке напоминали высокий тополь, тонкая ель, несколько лип и ясени, закрывшие дворец от школьной спортплощадки и от реки.
Дон, к которому я пробрался через кусты одичалой бузины, показался маленькой, заурядной южно-российской рекой с довольно прозаическими полями на правом берегу. Но стоило пройти дальше, к переправе – всё преобразилось: река извивами убегала в заманивающие её бескрайние просторы, открывшись во всём своём размахе, пожалуй, уже проявляя вольный, долготерпеливый, упрямый – и задумчиво-задушевный характер свой... Сколько ещё будет впереди – скалы Дивногорья, песчаные пустыни, сады казачьих станиц, Дикое поле… А вот и знакомые овражки – ну прямо таки вёшенские обрывы в миниатюре... Вот и островок на повороте – таких островков будет множество, до самих азовских берегов... В последний раз выглянуло вечернее солнце, гуще подкрасив реку синевою, прибрежные поля и рощи – в изумрудный цвет. А Веневитинов любовался Доном и при луне... И я подумал, что эта картина, которая восхищает, как и почти два столетия назад, может рассказать о времени, проведённом здесь поэтом, даже больше, чем сам дворец, увидеть который я так стремился.
____________________
Нарисовав портрет философа и поэта Дмитрия Владимировича Веневитинова (1805-1827) под некими ветками дерева, он (А.С.Пушкин - И.) пишет: ЕВГЕНИЙ - ВЕНЕВИТИНОВЪ, В ТОЙ ЖЕ ПОЗЕ ГИГАНТА МЫСЛИ И ХАНДРЫ. ПУШКИН. Первые 7 слов данного высказывания написаны руницей, остальные - кириллицей. Из этих зашифрованных строк следует, что прообразом ЕВГЕНИЯ, то есть, Евгения Онегина, выступил именно этот поэт ( - И.), который Пушкиным оценивался и как гений мысли, и как гений хандры. О подобном прототипе пушкинского «Евгения Онегина» до сих пор ничего не было известно. Зато теперь можно сравнивать биографию поэта и жизнь Евгения Онегина, и лучше понимать, что было Пушкину подсказано поступками Веневитинова, а что представляло собой художественный вымысел русского гения. http://chudinov.ru/prezentatsiya-na-kan … -2007-goda
Муза поэта Зинаида Волконская. Худ. Ф.Бруни
Зачем, зачем так сладко пела ты? Зачем и я внимал тебе так жадно И с уст твоих, певица красоты, Пил яд мечты и страсти безотрадной?
Поэт Дмитрий Веневитинов умер 15 марта 1827 г. в Петербурге, не дожив до 22 лет. Похоронен на кладбище Симонова монастыря в Москве. Он завещал надеть ему на палец в час кончины перстень - подарок Зинаиды Волконской. Когда он впал в забытье, перстень решили надеть. Но вдруг Веневитинов очнулся, спросил: «Разве меня венчают?», после этого умер. На похоронах были А. Пушкин и А. Мицкевич. Перезахоронен в 1930-е гг. на Новодевичьем кладбище.
Дмитрий Веневитинов Веточка
В бесценный час уединенья, Когда пустынною тропой С живым восторгом упоенья Ты бродишь с милою мечтой В тени дубравы молчаливой,- Видал ли ты, как ветр игривый Младую веточку сорвет? Родной кустарник оставляя, Она виется, упадая На зеркало ручейных вод, И, новый житель влаги чистой, С потоком плыть принуждена. То над струею серебристой Спокойно носится она, То вдруг пред взором исчезает И кроется на дне ручья; Плывет - всё новое встречает, Всё незнакомые края: Усеян нежными цветами Здесь улыбающийся брег, А там пустыни, вечный снег Иль горы с грозными скалами. Так далей веточка плывет И путь неверный свой свершает, Пока она не утопает В пучине беспредельных вод. Вот наша жизнь!- так к верной цели Необоримою волной Поток нас всех от колыбели Влечет до двери гробовой. 1823
Жертвоприношение
О жизнь, коварная сирена, Как сильно ты к себе влечешь! Ты из цветов блестящих вьешь Оковы гибельного плена. Ты кубок счастья подаешь И песни радости поешь; Но в кубке счастья — лишь измена, И в песнях радости — лишь ложь.
Не мучь напрасным искушеньем Груди истерзанной моей И не лови моих очей Каким-то светлым привиденьем. Меня не тешит ложный сон. Тебе мои скупые длани Не принесут покорной дани, Нет, я тебе не обречен.
Твоей пленительной изменой Ты можешь в сердце поселить Минутный огнь, раздор мгновенный, Ланиты бледностью облить И осенить печалью младость, Отнять покой, беспечность, радость, Но не отымешь ты, поверь, Любви, надежды, вдохновений! Нет! их спасет мой добрый гений, И не мои они теперь.
Я посвящаю их отныне Навек поэзии святой И с страшной клятвой и с мольбой Кладу на жертвенник богине. 1826 или 1827
***
Я чувствую, во мне горит Святое пламя вдохновенья, Но к темной цели дух парит... Кто мне укажет путь спасенья? Я вижу, жизнь передо мной Кипит, как океан безбрежной... Найду ли я утес надежный, Где твердой обопрусь ногой? Иль, вечного сомненья полный, Я буду горестно глядеть На переменчивые волны, Не зная, что любить, что петь?
Открой глаза на всю природу,- Мне тайный голос отвечал,- Но дай им выбор и свободу, Твой час еще не наступал: Теперь гонись за жизнью дивной И каждый миг в ней воскрешай, На каждый звук ее призывный - Отзывной песнью отвечай! Когда ж минуты удивленья, Как сон туманный, пролетят И тайны вечного творенья Ясней прочтет спокойный взгляд,- Смирится гордое желанье Весь мир обнять в единый миг, И звуки тихих струн твоих Сольются в стройные созданья.
Не лжив сей голос прорицанья, И струны верные мои С тех пор душе не изменяли. Пою то радость, то печали, То пыл страстей, то жар любви, И беглым мыслям простодушно Вверяюсь в пламени стихов. Так соловей в тени дубров, Восторгу краткому послушный, Когда на долы ляжет тень, Уныло вечер воспевает И утром весело встречает В румяном небе светлый день. 1826 или 1827
Сонет
К тебе, о чистый Дух, источник вдохновенья, На крылиях любви несется мысль моя; Она затеряна в юдоли заточенья, И всё зовет ее в небесные края.
Но ты облек себя в завесу тайны вечной: Напрасно силится мой дух к тебе парить. Тебя читаю я во глубине сердечной, И мне осталося надеяться, любить.
Греми надеждою, греми любовью, лира! В преддверьи вечности греми его хвалой! И если б рухнул мир, затмился свет эфира
И хаос задавил природу пустотой,- Греми! Пусть сетуют среди развалин мира Любовь с надеждою и верою святой!
Так выглядела территория усадьбы Веневитиновых Новоживотинное из окна главного дома в 19 веке (по рисунку Алексея Веневитинова).
В семье Веневитиновых в Воронежской губернии в конце 1880-х гг. проработала два года (как гувернантка и преподавательница музыки и английского языка) буд. писательница Э.Л.Войнич.
Пять звезд увенчали чело вдохновенной: Поэзии дивной звезда, Звезда благодатная милой надежды, Звезда беззакатной любви, Звезда лучезарная искренней дружбы, Что пятая будет звезда? Да будет она, благотворные боги, Душевного счастья звездой. 1826
Пьетро Либери. Урания
П.Орлов. Портрет Зинаиды Волконской. Находится в Тульском художественном музее
Волконская, Зинаида Александровна (1792—1862), урожденная кн. Бѣлосельская-Бѣлозерская. «Царица музъ и красоты». Женщина рѣдко образованная. Въ ея домѣ въ Москвѣ собирался избранный литературный кругъ. Передъ отъѣздомъ М. Н. Волконскій-Раевской въ Сибирь къ мужу у нея состоялся «Вечеръ» описанный въ «Русск. Стар.» 1875, № 4. Въ тридцатыхъ годахъ переселилась въ Италію и приняла католичество. Въ Римѣ познакомилась съ Гоголемъ. Къ ней пьеса З. А.: «В—ой» (1827). См. посвященныя ей пьесы въ сочиненіяхъ Баратынскаго, Веневитинова, письма Гоголя и др. Сочиненія В—ой. Парижъ, 1865 г. http://feb-web.ru/feb/pushkin/ltptype-a … p-2072.htm
Волшебница! Как сладко пела ты Про дивную страну очарованья, Про жаркую отчизну красоты! Как я любил твои воспоминанья, Как жадно я внимал словам твоим И как мечтал о крае неизвестном! Ты упилась сим воздухом чудесным, И речь твоя так страстно дышит им! На цвет небес ты долго нагляделась И цвет небес в очах нам принесла. Душа твоя так ясно разгорелась И новый огнь в груди моей зажгла. Но этот огнь томительный, мятежный, Он не горит любовью тихой, нежной,– Нет! он и жжет, и мучит, и мертвит, Волнуется изменчивым желаньем, То стихнет вдруг, то бурно закипит, И сердце вновь пробудится страданьем. Зачем, зачем так сладко пела ты? Зачем и я внимал тебе так жадно И с уст твоих, певица красоты, Пил яд мечты и страсти безотрадной? (Д.Веневитинов)
http://az.lib.ru/w/wolkonskaja_z_a/text_0010.shtml Волконская (княгиня Зинаида Александровна) - писательница, родилась в 1792 г. в Турине от брака обер-шенка князя Алексея Михайловича Белосельского с Варварой Яковлевной Татищевой; первое свое литературное и эстетическое образование получила, благодаря заботам отца, который был известен как французско-русский писатель. Выйдя замуж за князя Никиту Григорьевича Волконского (умер в 1844 г.), она сначала жила в Петербурге, где и по сану и богатству мужа, по своему уму и по красоте занимала высокое положение при дворе. Когда, затем, после 1812 г. она оставила Россию, то такое же блестящее положение занимала и за границей, особенно в Теплице и Праге, где император Александр , находившийся в то время в Германии, любил бывать в ее обществе, равно как и тогда, когда она жила в Париже после 1813 г., а затем в Вене и Вероне, во время блестящих европейских конгрессов. Воротившись в Россию, она предалась изучению родной старины, но в Петербурге ее научные стремления возбудили в высшем обществе неудовольствие и насмешки, и потому она в конце 1824 г. переехала в Москву. Здесь она стала центром всего, что было образованного и даровитого в русской жизни, и сама принялась за изучение родного языка, который до того мало знала, и за изучение отечественной литературы и отечественных древностей: ее интересовали песни, обычаи, народные легенды. В 1825 г. она начала даже хлопотать об основании русского общества для устройства национального музея и для обнародования памятников старины. Постоянными ее собеседниками были Жуковский, Пушкин, князь Вяземский, Баратынский, Веневитинов, Шевырев и др. Пушкин посвятил ей "Цыган" и в своем знаменитом послании по этому поводу: "Среди рассеянной Москвы" назвал ее "царицей муз и красоты"; Баратынский на отъезд ее из Москвы в 1829 г. написал стихи: "Из царства виста и зимы", даже солидный и строгий философ И.В. Киреевский поддался неотразимому обаянию этой женщины и посвятил ей свое единственное, написанное им в этом несвойственном ему духе, хвалебное стихотворение. В 1829 г. княгиня Волконская из Москвы переехала прямо в Рим, где умерла в 1862 г. строгой подвижницей католицизма. По всем проявлениям, это была натура даровитая, которая не находила удовлетворения в светской жизни, но в то же время крайне впечатлительная и увлекающаяся, и потому не настолько стойкая и постоянная, чтобы отдаться одному какому-либо делу. Отсюда переходы от идей Руссо к изучению народности, от русской старины к католицизму. В своих первых произведениях, писанных по французски: "Quatres nouvelles" (Москва, 1819), она осуждает слабые стороны высшего общества и выражает сочувствие к первобытной жизни среди дикарей Америки, Африки и Азии. В "Tableau slave du V-me siecle" (Париж, 1820; 3-е издание, Москва, 1826; русский перевод в "Дамском Журнале" 1825 г., ч. IX и отдельно Москва, 1825, и Москва, 1826; польская переделка: "Ladovis i Miliada, czyli poczatek Kijowa", Варшава, 1826) она рисует доисторический общеславянский тип язычества и намеки и догадки Карамзина иногда удачно восполняет собственной фантазией. Одновременно и по-русски, и по-французски она стала писать роман "Ольга", который остался неоконченным (отрывок в "Московском Наблюдателе", 1836, ч. ХIII и IX), но в котором она хотела представить борьбу разных языческих элементов, возникшую в начальной русской истории с появлением варягов, победу славянского элемента над варяжским и, наконец, разложение славянского язычества под ударами христианства. Поэт и композитор, она сама писала кантаты и сочиняла к ним музыку; так, известна ее "Кантата памяти императора Александра I" (Карлсруэ, 1865). Можно думать, что и в Риме, живя отшельницей, она не забывала России. Так, на языке стихотворения: "Невская вода", писанного в 1837 г. по случаю пожара Зимнего дворца (напечатано в Русском Архиве", 1872), лежит еще печать увлечения русской стариной, русским народным говором. Собрание сочинений княгини Волконской издано сыном ее князем Александром Никитичем Волконским (умер в 1878 г. в Риме) на русском ("Сочинения княгини Зинаиды Александровны Волконской", Карлсруэ, 1865) и французском языках ("Oeuvres choisies de la prinsesse Zeneide Volkonsky", Париж и Карлсруэ, 1865).
Волконская и Пушкин
Волконская Зинаида Александровна (1792-1862), княгиня, рожденная княжна Белосельская-Белозерская, красавица, одна из образованнейших и разносторонне одаренных женщин своего времени - поэтесса, композитор и певица. "Царица муз и красоты", по выражению Пушкина. Хозяйка салона, объединявшего в 1820-х годах московскую творческую элиту. Пушкин познакомился с Волконской после Михайловской ссылки и стал часто бывать в ее доме на литературных и музыкальных вечерах. В начале 1829 года Зинаида Волконская уехала в Италию и больше с Пушкиным не видалась.
Среди рассеянной Москвы, При толках виста и бостона, При бальном лепете молвы Ты любишь игры Аполлона. Царица муз и красоты, Рукою нежной держишь ты Волшебный скипетр вдохновений, И под задумчивым челом, Двойным увенчанным венком, И вьется и пылает гений. Певца, плененного тобой, Не отвергай смиренной дани, Внемли с улыбкой голос мой, Как мимоездом Каталани Цыганке внемлет кочевой. (А.С.Пушкин)
Евгений Баратынский «Княгине З. А. Волконской»
(На отъезд ее в Италию)
Из царства виста и зимы, Где, под управой их двоякой, И атмосферу и умы Сжимает холод одинакой, Где жизнь какой-то тяжкий сон, Она спешит на юг прекрасный, Под Авзонийский небосклон - Одушевленный, сладострастный, Где в кущах, в портиках палат Октавы Тассовы звучат; Где в древних камнях боги живы, Где в новой, чистой красоте Рафаэль дышит на холсте; Где все холмы красноречивы, Но где не стыдно, может быть, Герои, мира властелины, Ваш Капитолий позабыть Для капитолия Коринны; Где жизнь игрива и легка, Там лучше ей, чего же боле? Зачем же тяжкая тоска Сжимает сердце поневоле? Когда любимая краса Последним сном смыкает вежды, Мы полны ласковой надежды, Что ей открыты небеса, Что лучший мир ей уготован, Что славой вечною светло Там заблестит ее чело; Но скорбный дух не уврачеван, Душе стесненной тяжело, И неутешно мы рыдаем. Так, сердца нашего кумир, Ее печально провожаем Мы в лучший край и лучший мир. 1829
Имя З. А. Волконской, как ни скромен ее вклад в русскую поэзию, светлой легендой вошло в нашу историю. Оно неотделимо от жизненной судьбы Пушкина, от судьбы Баратынского, Веневитинова и других замечательных русских поэтов начала XIX столетия.
! Княгине и русской поэтессе Зинаиде Волконской будет посвящён отдельный пост в ветке, посвящённой РОДУ ВОЛКОНСКИХ.
Сей поцелуй, дарованный тобой, Преследует мое воображенье: И в шуме дня и в тишине ночной Я чувствую его напечатленье! Сойдет ли сон и взор сомкнет ли мой, Мне снишься ты, мне снится наслажденье! Обман исчез, нет счастья! и со мной Одна любовь, одно изнеможенье.
И.), который Пушкиным оценивался и как гений мысли, и как гений хандры. О подобном прототипе пушкинского «Евгения Онегина» до сих пор ничего не было известно. Зато теперь можно сравнивать биографию поэта и жизнь Евгения Онегина, и лучше понимать, что было Пушкину подсказано поступками Веневитинова, а что представляло собой художественный вымысел русского гения. 
